Черная пыль. Часть третья

[klinki]

Автор: Юнис Византия
Бета: Wvabra
Название: Черная пыль
Часть: третья
Другие части: первая часть, вторая часть
Жанр: приключения и эротика
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Цунаде, Ирука, Ибики, Какаши, Данзо, Ямато, мельком появятся другие дзенины (Генма, Изумо) и будет куча вымышленных второстепенных.
Пейринг: треугольник, который чем дальше, тем равнобедренней )))
Дисклеймер: Кисимото Масаси
Статус: пишется четвертая часть, а всего будет около 16-ти
Размещение: свяжитесь со мной, пожалуйста.
Посвящение: сообществу www.diary.ru/~klinki/

Он проснулся в полной темноте и сразу, еще на границе сна и яви, вспомнил, где он и зачем. Вот только — чернота... Когда они стояли на пороге, света было достаточно, чтобы видеть лицо напротив, выражение глаз. Он сел, напрягая зрение, и сумел разглядеть щели в досках. Мерно шумел прибой. Где-то поблизости темнота была живой, дышащей. У дальней стены сидел человек и спал в неудобной позе, откинув голову назад.
– Вы спите? – спросил шепотом.
Спал. Дышал ровно и неглубоко. Вот только предплечье давно соскользнуло бы с колена спящего.
– О чем я жалею, так это о том, что не сорвал по дороге ветки или листа из нашей долины и не принес... тебе. Вот это был бы запах родины, действительно...
Тишина. И вдруг дзенин произнес негромко, но совершенно ясным, не заспанным голосом.
– Было бы неплохо, я бы сохранил. А то иногда начинает казаться, что приснилось.
Он умолк так же неожиданно, как и заговорил. Но от голосов темнота словно поредела. Теперь Ирука мог различать предмет, лежащий на полу у его ноги. Груз, который нужно доставить хокаге.
Никто не учитывал перегрузки, которым подвергается сознание человека на миссии. Такого значения в формулах просто нет. Предполагается, что психика шиноби вынесет все. И это, конечно, правда...
– Ты очень нездешний, – сказал дзенин, – я даже не знаю, кто из наших здесь смотрелся бы настолько чужим. У тебя волосы даже сейчас не растрепались, нэ?
Ирука провел ладонью надо лбом.
– Нет.
– Я так и знал. Скорее панцирь у черепахи растреплется. Я еще дома все думал, как они у тебя так держаться, волосок к волоску, пока ты бегаешь за своими чадами.
Ирука подцепил шнурок и стянул, тряхнул головой. Тряхнул посильнее. Волосы были жесткие и без шнурка неловко опускались на плечи, и все время вид был такой, словно ветром отброшены.
– Они все одинаковой длины, вот и не выбиваются.
Ни о Конохе, ни о миссии больше не говорили. Инстинкт шиноби заставлял молчать о главном, если нет обзора. Нет обзора — нет уверенности. Говорили обо всем сразу и ни о чем: о Ирукиных волосах, о дальних знакомых, о здешнем климате. В темноте какое-то все ненастоящее, поэтому легко говорить на «ты». Можно говорить о чем угодно. Потому что ты, как во сне, проснешься — ничего не было.
Вдобавок, какой-то зеленоватый свет стал просачиваться в хижину. Ирука развел пальцы, глядя на руку. Будто под водой.
– Утро или это луна?
Хатаке поднялся, встряхнул затекшими руками, теперь его было видно.
– Луна за тучами. Это светится море.
– Море?
– Что, не слышал о таком? Показать? Вставай, – и протянул руку.
– Э-э... нет, – шагнувшего к двери Ируку удержал на месте, закрыл глаза сзади ладонью и подтолкнул в спину. Скрипнула, распахиваясь, дощатая дверь.
– Гляди.
Море действительно светилось. Бледный свет, под небом совсем бледный и холодный, словно поднимался из глубины. Ирука смотрел, распахнув глаза.
– Отчего оно так?
– Никто не знает. Но легенды всякие рассказывают.
Дзенин так и стоял, обняв его за плечо, как подвел к двери, и почему-то это у него получалось совершенно естественно.
– Каждую ночь?
– Нет. Ты смотришь в первый раз, а я, скорее всего, больше не увижу.
– Почему?
– Не каждую...
Потом уже, дни спустя, Ирука спрашивал себя, почему он сразу ничего не услышал. Почему он сразу не задумался об этом «больше не увижу». Потому, что впал в детство. Другого ответа не было. Он стоял и чувствовал себя ребенком, которому показали город с крыши, небо в звездах, росу на паутине. А к нему жадно по-мужски прижимались со спины грудью, погружались в волосы лицом, отыскивая и вдыхая нотку забытого запаха. Рука потерянно бродила по его животу и груди, несмело наталкиваясь на соски кончиками пальцев. Его ноги сжимали коленями, тяжело выпуская воздух сквозь сжатые зубы.
И еще один вопрос он задавал себе потом. С какого момента он точно знал, что так и будет. Что с ними это произойдет? Сегодня. Сейчас. Произойдет обязательно. Не тогда, когда Какаши обнимал на пороге. И не тогда, когда подал руку. Раньше. Как только проснулся и понял, что он рядом. Вот с этой минуты знал и только ждал. И какая-то струна внутри была напряжена и натянута до звона. А теперь от нее по всему телу расходилась вибрация, еще не жар, а только его предчувствие. Море светилось, и всё было удивительно правильно и удивительно хорошо. Как и должно было быть.
– Красиво, да? – сказал Какаши прямо в ухо, и чунин, скосив глаза, увидел, как свет моря отражается в темно-серой радужке. Он закинул руку за голову, положил ее на седой загривок и прижался затылком.
Стоять и тереться друг о друга, как двое изнывающих подростков. Подниматься на носках. И тогда Какаши опускался чуть-чуть вниз, чтобы встретиться в ответном движении. На пороге развалин, годящихся только на дрова, на берегу моря в Ками-самой забытом месте. Разве могло что-нибудь быть лучше? И разве в этом не было больше возбуждающего, чем за всю его жизнь. Он думал, что знает о сексе всё...
Какаши потянул его через порог спиной вперед, и дверь, отпущенная его рукой, хлопнула перед лицом. Темнота сомкнулась, чернее чем была, но им обоим уже было плевать на темноту… Теперь то, что нужно, можно было найти и на ощупь. Даже еще лучше, оно само хотело быть найденным. Целовались нетерпеливо и долго, сминая незнакомый рот, впитывая его вкус. Ничего не изучали, не смаковали. Действовали. Не дойдя до футона пары шагов, свалились на пыльные доски. Какаши сверху. Он перекатился, укладывая Ируку на себя. Целовал рот, держа лицо в ладонях, отрывая затылок от пола. Ирука вскочил на колени, сдернул водолазку. Он думал, что знает о сексе всё...
– Подожди, – попросил Какаши стонущим, никогда раньше не слышанным голосом, – Подожди. Встань. Давай, я хоть в море окунусь.
Вот почему он не дал подойти близко при встрече, считал себя грязным, пропитанным запахами этих мест.
– Нет, – Ируке было всё равно, – Не надо.
Он задрал грубую рубашку дзенина и в первый раз лег раскрытым ртом на сосок, поймал его вздрагивающее движение. Какаши выгнулся и прижал его бедра к себе. Это было: «Чувствуешь, на чем сидишь?» – только без слов. «Чувствую», – движением ответил Ирука.
Он думал, что знает о сексе все. У него был приятель — красивый юноша, на два года моложе, с которым они вместе любили о-фуро по субботам. Почему бы молодому мужчине не ходить с другом в баню один раз в неделю? Над краями бочки витал ароматный пар, пальцы цеплялись за мокрое дерево, волосы облепляли плечи. Влажный воздух хорошо гасил звуки, придавливая их к полу. Было очень неплохо обнимать разогретое тело, разминать друг другу плечи по очереди, расчесывать волосы. У парня тоже были длинные. И тихая улыбка, которая Ируке очень нравилась. По очереди удовлетворять друг друга под плеск воды. Очень спокойно. Говорят, от секса можно потерять голову. Интересно, зачем?
Иногда они встречались в штабе — парень был секретарем у одного из членов совета, престарелого шиноби, курировавшего госпиталя — так и познакомились. Они говорили по делу или договаривались о встрече. Никогда больше ни о чем. Он не принял бы от Ируки ничего из той ерунды, которой женщины обожают окружать даже случайных подружек: подарков, поздравлений, комплиментов, заверений в силе своих добрых чувств и верности навеки. Они оба знали, зачем они друг другу, знали, что по-своему дороги, жили каждый своей жизнью и вопросов не задавали. Никакой ревности, усталости друг от друга, никаких разборок. Это и было, с его точки зрения, любовью: правильным отношением к человеку, которого ты трахал на прошлой неделе и хотел бы трахнуть на этой.
Когда-то давно была девушка. Талантливая куноичи, она погибла в шестнадцать. Прямо за воротами деревни во время краткого нападения. Поэтому ее тело, что было редкостью, хоронили в Конохе — обычно тело шиноби уничтожалось там, где падало. Но ее принесли обратно в деревню. Ирука смотрел на сломанное тело подруги детства. Из спины выступали кости позвоночника, перерубленного сюрикеном. Смотрел на нечто, похожее на трупик красивой бабочки и понимал, что у него никогда больше не будет женщин.
А потом перестал вспоминать. Последний раз, когда хоронили хокаге и еще раз, незадолго до этого, когда сам чуть не погиб от такой же раны. Ему повезло — зуб скользнул по позвонку и ушел вправо. Рана была глубокая, но неопасная, лезвие вошло между плеврой и брюшиной, не повредив ни того, ни другого. Ей не повезло. И теперь от нее, красивой, живой, любившей есть вишню руками, а не острой палочкой, и смотреть на облака летом, не осталось ничего. Не осталось памяти даже в нем.
С тех пор всегда были только парни. Когда женщины умирают, это слишком страшно.
Он думал, что знает о сексе все, пока тонкие пальцы Какаши не начали учить его покорности. И оказалось вдруг, что главного-то он не знал. Что потерять голову это действительно бывает. Потому что это случилось с ним самим.
Что-то странное произошло с Ирукой, когда его тела коснулся сероволосый дзенин. Воля его сломалась. Всё, что раньше что-нибудь значило, потеряло смысл. Ирука чувствовал себя лишенным разума созданием в его руках, предназначенным только для того, чтобы Какаши делал с ним то, что хочет. Раскладывал под собой, придавливал к футону, разведя в стороны колени, — Ирука мог только обмирать от счастья, чем, собственно, и занимался. Прикосновения дзенина были повелительны, они лишали стыда и гордости, заставляли умолять продолжать, сделать что-нибудь еще, неважно что — еще, еще и, пожалуйста, еще. Боль только коротко отметилась в сознании, как нечто несущественное, и полностью растворилась в наслаждении. Слюна и пот смешались на коже, и слез не было видно. А они текли из глаз, и тут он, по крайней мере, понимал себя — он был раздавлен происходящим. Внутренности скручивало от сладкой судороги, огнем проходило по телу свой путь и изливалось семя. Но это была всего лишь разрядка, а облегчения не наступало. Он боялся уснуть, потому что не хотел проспать ни минуты из тех последних, которые у них еще оставались. На миг положил голову на белую в утренних сумерках твердую грудь и почувствовал, что его будят.
Рассвет подарил краски лицу дзенина, их было много: голубые жилки на висках под кожей, сиреневатые тени у глаз, прозрачная белизна крыльев носа, искусанные за ночь губы сочного розово-алого цвета. Хотелось рассматривать, больше всего хотелось рассматривать выражение, а времени уже не было. Ему помогали одеваться, тормоша и прижимая, взъерошивая волосы. Впервые в жизни Ирука их собрал как попало, с трудом найдя шнурок. Какой шнурок, он себя найти не мог никак. Или как минимум силы нормально попрощаться.
Короткие романы на миссиях были делом почти обыкновенным. На жизнь они не обязательно распространялись. Считалось глупостью ждать этого. Но было, что и продолжались потом — Ирука знал такие случаи. Ему представлялось, как через неделю или чуть больше на Конохских улицах снова появляется невозмутимый дзенин с высокой личной стоимостью и, проходя мимо, вежливо здоровается с ним кивком головы или просто делает вид, что загляделся в книгу. «Вы ко мне обращались? Простите, прослушал»... От этих мыслей воздух отказывался проникать в легкие, а руки держать то, что в них вложили.
Сверток был зашит в толстую кожу и оклеен взрывными печатями. Ирука почему-то представлял свиток. На ощупь он казался неоднородным, словно в нем лежало несколько предметов.
– Во всех случаях вероятности попадания в чужие руки — ликвидировать, – это были первые слова, которые дзенин произнес вслух, – и, сделай одолжение, брось подальше, перед тем, как активировать печати.
Еще бы! Шесть печатей. Мог бы и не говорить.
– Ирука.
Это было требование посмотреть в глаза. Ирука посмотрел. Левый был уже перетянут повязкой. Правый смотрел как-то грустно-весело. Ирука стоял, поджав губы от усилий быть сосредоточенным, не проявлять слабости. Может, что-то еще о грузе скажет?
– Дорога Жизни попетляет, попетляет и вывезет. Ну, давай, иди.
И отступил на шаг. Прощание состоялось. Они ведь не девочки на академическом выпускном, чтобы бросаться друг другу на шею снова и снова. Ирука повернулся и вышел на влажный ветер.

Отчитался лично Пятой и был отпущен с выходным на завтра. Дома лег на кровать и уснул не раздеваясь. Не пытаясь придумать себе никаких занятий. Просто выключить сознание и спать.
Он думал, что это кто-то из своих, поскольку стучали в окно. Но как только дверь приоткрылась, Изумо сказал:
– В штаб. К хокаге.
У Изумо отсутствовал обычный веселый прищур, и он не удовлетворился тем, что передал требование, а пошел рядом, будто эскортировал Ируку. Молча. Ирука и сам на разговоры напрашиваться не хотел, но, в конце концов, не выдержал:
– Ты похож на черепаху Майто. Что случилось?
– Ты что-то принес? – вопросом на вопрос ответил приятель.
– Зачем посылали, то и принес.
– Ладно, не говори, – внезапно передумал Камизуки, – Меньше знаешь, крепче спишь.
Не только прищур изменил парню, но и любопытство.
Хокаге в кабинете не было. Изумо тоже испарился, но тут же возник снова с какой-то здоровой тряпкой под мышкой.
– Тебе велено досыпать здесь в кабинете, на диванчике.
Соберись Изумо нарочно развеселить Ируку, развеять думки и вернуть «рабочее» расположение духа, у него бы так не получилось. Вот только сам он не забавлялся нисколько.
– В чем прикол? – спросил Ирука напрямую, – Она решила повысить меня в должности до своей свиньи?
– Не знаю. Не заморачивайся, укрывайся и спи. Дверь я закрою на ключ, – и всучил одеяло.
Ирука посмотрел ему вслед, отчаянно надеясь, что это спец-дзенин Ширануи сделал хенге под его хорошего знакомого, это объясняло бы отрешенность Изумо. В двери повернулся ключ, и он посмотрел на диванчик. Покрытый розовым атласом, удушающе роскошный предмет мебели, казалось, тоже смотрит на него. Как такая умная женщина могла питать пристрастие к таким безвкусным вещам? На скользкой ткани было неуютно даже просто лежать, не то, что спать. По контрасту вспомнились скрипучие доски, просоленные морем, а их скрип вытянул на поверхность памяти, белые пряди, раскачивающиеся над его лицом. «Мне просто ни с кем так не было, – думал Ирука, прикрыв глаза, – Ни с кем». И хотя эта фраза ничего не объясняла, она странно впитала его состояние и можно было его поразглядывать со стороны. Время тянулось медленно, за дверью кто-то проходил, слышались возбужденные голоса, пару раз дернули ручку, в конце концов, он все-таки уснул...
– ...ука вставай. Немедленно вставай.
Хокаге собирала какие-то документы со стола, на пальце болтался ключ от кабинета.
– Приведи себя в порядок. Пошли.
Ирука вскочил, подтянул хитай, поправил жилет, наблюдая за хокаге. Она нервничала в своей обычной манере, становясь то заторможенной, то резкой в движениях. Сгребала со стола всё, что попалось под руку, потом взяла с полки и положила сверху два больших свитка, даже не глядя, что это за свитки. Получившуюся кипу с трудом оторвала бы от стола женщина из гражданских.
– Держи.
Бумаги рухнули на Ируку.
– Идешь со мной. Всё время рядом.
Было очень похоже, что его произвели в ранг нового поросенка Пятой, но шутить Ирука воздержался. Он точно знал, когда нельзя с ней шутить, по выражению лба видел.
Они спустились вниз. Прозекторская Ибики. Ками-сама, вот никогда не мечтал лишний раз порог переступить. У двери стояла охрана АНБУ. Пятая прошла мимо, Ирука со своей бесполезной — он с самого начала был в этом уверен — ношей — следом. Эту комнату с большим, покрытым листовой сталью столом он видел пару раз, и она всегда была пустой и гулкой. Сейчас в ней было полно народу, но стояла тишина. Это отчасти объяснялось тем, что половина из них была АНБУ. Не меньше десятка, все с лицами, закрытыми простыми черными масками, и сам Окашира. Были и просто дзенины. Ирука достаточно хорошо знал каждого из них, чтобы сразу догадаться: он был сейчас в комнате, куда народ собирался «по списку». Хокаге провела его на собрание, на котором ему быть не положено по статусу.
Она прошла и села в специально для нее поставленное кресло, предоставив Ируке застыть рядом. Его внимание сразу привлекли разложенные на столе предметы. Два куска толстой вспоротой кожи. Бумаги лежали в стороне, придавленные непонятными на первый взгляд предметами, — явно сворачивались от долгого пребывания в футляре. Ирука вытянулся, стараясь разглядеть текст на них, но это были чертежи. И руку, которая их наносила, он узнал сразу. Твердая рука. Даже каны отчетов ей написанных были четкие, как вырезанные. А еще эта рука много часов назад подняла его с футона посмотреть на светящееся море. Но хокаге на чертежи не смотрела. Она смотрела на лицо Генмы, стоящего рядом с Ибики у стола. Наверное, все в этой комнате уже посмотрели на это лицо с не меньшим интересом. Справа от подбородка чернело пятно. Ирука присмотрелся. Похоже на ссадину, оставленную чем-то очень грязным. И Ширануи не догадался промыть поврежденную кожу? Но выражение лица хокаге подсказывало, что нет. Ирука готов был поклясться, что она впервые видела такую рану.
– Все здесь, хокаге-сама, – сказал Ибики и вопросительно глянул на Ируку, вызвав у того мимолетное желание спрятаться за стопкой.
– Начинайте, – отрывисто сказала Пятая.
Стоящий у выхода АНБУ закрыл дверь.
Ибики открыл крышку небольшого бамбукового стержня, который до этого держал в руке, и подвинул к себе плоскую кювету, поданную Генмой. На белую поверхность из стержня высыпалась горка черного порошка.