Миг создают творящий и созерцающий, сплетаясь ролями.
НЕ ДЛЯ ОБЗОРОВ!
Название: "Химера".
Автор: Шекспира.
Рейтинг: NС-13.
Жанр: романтика, приключения, философия.
Размер: миди (8800 слов).
Пейринг: Генма/Эбису.
Состояние: пишется.
Дисклеймер: Кишимото-сан.
Разрешение на размещение: с указанием источника.
Предупреждение: OOC. Играюсь временем
*Каса - кот-оборотень, съевший своего хозяина и занявший его место. Сторонится людей и ведёт себя странно.
**Намахагэ - смесь Деда Мороза, рождественских ряженых и Хэллоуина. Намахагэ - чёрт, который приходит 31 декабря за непослушными японскими детьми, взрослых Намахагэ угощают саке, детям дают конфеты.
Часть первая "Тоска".
Часть вторая "Золушка АНБУ".
Часть четвёртая "Призрак Конохского Леса".
Часть пятая "Чистая радость".
Часть третья "Сенбонотоксикоз":
Претензии и жалобы не рассматриваются. Если Выболезненно воспринимаете отступление от канога и грамматики, не открывайте кат.Пустыня дышала огнём и ветром, зарывалась в волосы сухими губами, жарко касалась лица. Острые хребты песчаных заносов протянулись, как застывший террариум, и мелко дрожали. Песок бежал по ним быстро-быстро, живой, жадный. Струился сухими ручьями, волнами, бесконечным прибоем заносил редкие рыжеватые кусты травы. Всклокоченные, дикие.
Со стены обозревалась бесконечная песчаная даль. Жёлтая, розоватая в отдалении, и туманное пыльное небо над ней.
Ирука быстро научился не потеть, не растрачивать понапрасну запасы влаги, пыль обвевала его сухостью, тело постоянно было грязным, песок попадал под плотный тяжёлый жилет джоунина. Длинные чёрные волосы притягивали солнце, пришлось натянуть под хитай белую ткань и собрать на затылке тугой хвост.
С полным чехлом кунаев было спокойней. Десяток дымовых бомб просто грел душу. Но миссия к выполнению не приближалась. Его оставили в покое и неведении. Ирука постоял, подставляя пустыне чужое лицо, и решился заговорить с часовым.
- Буря?
Шиноби обратил на него водянистые глаза.
- Разыграется к ночи, Дайсукэ-сан, - ответил чётко.
Ирука кивнул. В бурю даже птицу не послать. Вполне возможно, это и было одновременно причиной спешки Баки и задержки группы. Но никак не объясняло присутствие гарнизона. Шиноби не выглядели пережидающей песочный шторм случайной компанией.
- Дайсукэ-сан... - неуверенно протянул часовой, глядя на бегущий песок. Причина могла быть одна.
- Больше никто, сожалею, - произнёс с глухой скорбью. Сухой, как пустыня.
Чунин кивнул.
- Мизу оживилась? - впился зрением в горизонт. Облака пыли поднимались высокими вздыбленными волнами, бросались на серое небо и рассыпались мелкими грязно-жёлтыми брызгами.
- Мы отступили переждать, - тихо сказал часовой.
Умино успокоился. Всего лишь пограничное формирование, отступившее, чтобы переждать непогоду. Соваться в пустыню ночью, да ещё в бурю - безумие. Ирука вздрогнул, ладони покрылись потом, который тут же испарился. Повернулся и зашагал к ступенькам, вжавшимся в стену крутой спиралью. Глиняные дома форпоста смотрели лишённой занавесок оконной чернотой, будто черепа с глазницами. По единственной небольшой площади на пересечении трёх переулков шмыгали проворные силуэты, жёлтые на жёлтом, выцветшие от жары.
Ирука нырнул в тень пустого сарая. Посреди площади двое шиноби, судя по отсутствию катан, чунины, набирали воду в крытом колодце, старательно вращали барабан, наматывая бесконечную верёвку. Убедившись, что за ним не следят, отступил глубже, в самый конец. Осторожно обошёл пустые ящики, укрылся за ними.
Техника хамелеона ударила в голову нестерпимым жаром, будто пустыня добралась до него, схватила цепкой раскалённой клешнёй. Обожгло, вылилось наружу обильным потом, поднялось из глубины и наполнило. Выдох. Опереться рукой на пыльный ящик, выгнуться, насколько позволяет жилет, и снова выдохнуть из самой глубины. При отсутствии в лёгких воздуха. Выдох. Голова перестала кружиться, последняя волна слабости скользнула по ногам. Чакра ветра после чакры огня даётся почти с удовольствием. Не миссия, а тренировка по превращению.
Уверенной твёрдой походкой Ирука покинул сарай, старательно огляделся вокруг. Шиноби Песка смотрели на него почтительно, без намёка на подозрение. Тени построек удлинились, наступая на колодец. Нужно спешить, время подходящее, но слишком короткое для исчезновения. Быстро пересёк площадь, кивнул часовому у ворот. Шиноби встрепенулся, взялся за огромный вал, приводящий ворота в движение. Вот хитрецы-техники. Без механизмов никак. С пинка не круто?
Выскользнул за ворота.
- Вы надолго, Баки-сан? - с тревогой спросил вслед дежурный.
- Попугаю соню на северной стене и тудой же вернусь, - придал непослушному голосу смешливости Ирука.
Чунин хохотнул. Послышался ворчащий звук отпущенного ворота и огромная деревянная дверь захлопнулась за ним. Ирука полностью спрятал чакру, сел под столбом, скрывшись в тени, и принялся ждать ночи.
Темнеет в пустыне быстро. Песок начал стремительно приобретать кирпичный оттенок, температура понизилась. Облака на горизонте разрослись низкими кипящими тучами, ворчали глухо и непрерывно, как отдалённый гром. Нужно рехнуться, чтобы сунуться туда. Но ещё большее безумие сидеть в четырёх стенах и ждать свидания с сенсорами, которые вполне могут найтись среди двух десятков шиноби Песка. Техника хамелеона позволяет копировать внешность, запах, голос, чакру, способности и даже способ мышления. Но не память.
Небо заливало красным, расходящимся из-за укрепления, словно пожар. Песок стал угасающей лавой, словно это он освещал пустыню, темнел, уступая нарастающему гулу. Вместе с песочно-коричневой тьмой пылевой шторм обрушился на деревянную стену, вгрызся неистовым ветром. Химера сжался, натянул хитай на лицо. Принялся ползти на четвереньках. Песок вырывался из-под него, бросался сверху, кипел, лишая ощущения пространства. Бил, норовя втоптать, перевернуть, подхватить и с размаху бросить об стену. Умино применил дзюцу упрямства и продолжил ползти с помощью чакры, задерживая дыхание.
Дзюцу окаменения было бы весьма кстати, но менять облик пока не решался. На то, чтоб отдалиться на сто метров, ушло невероятное количество сил. Химера едва удерживался, чтобы не распластаться на песке. Оставалось надеяться, что этого расстояния достаточно. Попытался поставить воздушный щит, его немедленно зашвырнуло вправо, вверх и обрушило в кипящее море песка. Ирука повторил технику, стараясь избежать столкновения с землёй. Буря швыряла его, словно игрушку, чакра не желала слушаться, щит продержался две с половиной минуты. В таких условиях Баки-сану нелегко сосредоточиться.
Вакуумные пули разорвались там, где по расчётам Ируки был низ, воздушные потоки взвыли, выровнялись, выбрасывая тело джоунина Песка над бурей. Прототипу понравилась бы эта техника. Одежда норовила превратиться в клочья, Ирука передумал сетовать на жёсткость жилета. К концу сражения со стихией это останется его единственной одеждой.
Чужое тело не вызывало жалости. Химера рухнул обратно в песочное месиво, выставил щит, сообразил направление и снова использовал вакуум. А ведь воздух казался жидким. Но смешанный с песком, холодом ночной пустыни и рвущийся навстречу, он с успехом заменял и кирпичную стену, и колючие заросли. Ируке казалось, что буря использует его в качестве тарана в войне с насаждениями чудовищного шиповника. Или это он использовал бурю, продолжая чередовать техники Фуутона, которые с каждым разом давались всё легче, но и запасы чакры ощутимо таяли. Тело стонало от ушибов и царапин, хватать лёгкими воздух раз в восемь-десять минут стало нормой, голова кружилась, болела, колючий воющий мрак периодически сменяли ослепительные вспышки под веками, накатывали с тревожной частотой едва сдерживаемой слабостью. Дважды Ирука чуть не прервал технику, балансируя на краю сознания.
Клокочущее море казалось однообразным, Умино не был точно уверен, куда двигается, пока песочный тайфун не выплюнул его на берег. Песок завывал где-то над ним, пронзительно-холодный, острый, чёрный. Вжавшись в относительно спокойный слой мрака, Ирука продолжал ползти, пока не ощутил чакру. На применение техник сил не было. Химера сделал полагающийся по времени вдох, закашлялся и растянулся неподвижно, предавая себя судьбе джоунина Сунагакуре.
Какаши вёл свой взвод по прямой, не спеша, но и не пытаясь замешкаться. Сосредоточенно и уверенно. Беспомощное ожидание было самым невыносимым для него состоянием. Одно дело ждать, когда ты видишь, а тебя - нет. И ты сам наблюдаешь, выбираешь момент, руководишь ситуацией. Совсем другое - маяться неведением, отсутствием малейшей информации для анализа и расчётов.
Хатаке испытывал бесконечную благодарность к тому, кто придумал подвергать шиноби жёсткой дрессировке. Сейчас его лицо не выражало и десятой доли владеющих Копирующим ниндзя эмоций. Дыхание было ровным, движения лёгкими и стремительными, ветка не успевала отклониться под умноженым на давление чакры весом, а он уже был далеко. Неуловимая тень, призрак Конохского леса.
Пятнадцать километров до места ночёвки прошли в молчании. Генма и Эбису не пытались разговаривать, за что Какаши был им благодарен. Примятая трава вызвала чувство дежавю. Ещё вчера вечером Химера ползал на четвереньках вокруг старых берёз, продирался через орешник, старательно натягивая прозрачную леску. Дёргал головой, словно хотел прижать непослушную пружинку зубами, но тут же вспоминал о маске. А сейчас неведомо где, один выполняет нечто сверхважное и опасное. Без страховки. Мысль о том, что сопровождаемый гораздо старше и опытней самого Хатаке, не возымела силы.
Лесные колокольчики всё так же выглядывали из высокой травы. Какаши сел с ними рядом, посмотрел задумчиво, тронул пальцем нежный цветок. Генма ползал по соседней поляне, собирая лесные ягоды. Эбису демонстративно уселся напротив капитана и прикрыл глаза. Хатаке не очень нравилось, как джоунины ладят, но поскольку это не влияло на выполнение задания, не было его делом. Какаши вытащил из рюкзака Ичу и поспешил отвлечься от реальности.
Раз ягодка, два ягодка. Прячутся в густой траве, красные, сладкие. Ароматные. Генма покрутился и нашёл третью. Переполз на шаг дальше, развернул руками тонкие стебли. Теперь он закрыл глаза, но всё же умудряется раздражать одним своим присутствием. Хатаке сидит читает, ему дела нет до Генмы, почему элитный каса* не может сделать вид, что Ширануи не существует? Ойнин повернулся боком и направил сенбон в источник своего беспокойства. Прямо мечта соседа сверху, который каждый день что-то клепал, пилил или чистил на голом полу, пока Ширануи не надоело.
Ягоды в этой части поляны закончились, а Эбису будто нечаянно переместился за ствол берёзы. Генма усмехнулся высокой траве, спрятался в ней, скрыл чакру и незаметно переполз на другую сторону. Установил два заготовленных сенбона, привязал к ним леску, переполз дальше. Ойнин заблаговременно наполняет иглы в наручном чехле чакрой ветра, значительно ускоряющей их полёт и силу проникновения. Такие пробивают деревянный стенд для стрельбы насквозь и вонзаются во второй, стоящий за ним.
Осторожно прокрался к орешнику, установил ещё иголку. Обошёл заросли кругом, метнул иглу в ветку прямо над поляной. Ветер дул в его сторону, товарищи ничего не заметили. Ещё один сенбон оказался в наплечном креплении нагрудника Какаши, который настолько привык к Генме и его запаху, что не обращает внимания на ойнинское колдовство. Удовлетворившись размещением тайных агентов, Генма выискал ещё четыре ягодки, наколол их на сенбон и метнул прямо перед носом Хатаке.
- Спасибо, - рассеянно поблагодарил капитан, не вынимая носа из книги.
Ширануи удобно устроился на солнышке, заложил руки за голову, нащупал пальцами концы лески и блаженно ухмыльнулся. У ойнина мягкий и покладистый характер, просто сенбоны... острые. И так уж случилось, что его стальные питомцы небезразличны к нервам назойливого ханжи.
Ласковый тёплый ветерок - самая приятная часть лета. Когда ерошит волосы, гладит лицо и шею, приносит аромат разогретой солнцем травы, пряный, кисловатый. Терпкий запах ромашек смеётся, дразнится, просит вскочить и поиграть. Пробежаться туда и обратно, мимо десятков цветов-клонов, которые хохочут и будто аукают, колыхаются. Небо в этом запахе синее, почти васильковое, и кажется невероятным, что это оно прозрачным теплом проникает под доспех, впитывается в сталь. Нет, оно если бы опустилось - Эбису задохнулся б от синевы.
Негодяй. А также подлец, наглец, всячески неприятный, до аллергии, до зуда отвратительный и самоуверенный выскочка. Это всё его проделки, школьные, безалаберные, недостойные взрослого джоунина. Как сенбон в заднем месте. Как его Хатаке терпит? Без Ичи, наверное, никак.
Элитный наставник сердито пошевелился. Устроил затылок чуть удобнее на гладкой коре.
Ультрамарин горит на ладонях, обволакивает пальцы, приникает к чёрной ткани и струится под ресницами.
Вот же вперится своими жёлтыми, и хоть кричи. Дикобраз фуутоноозабоченный. Ученик Орочимару. Над ним сенсей экспериментов не ставил? Анко печать досталась, а этому что? Глазищи. И чего по кустам лазить.
Эбису нехотя открыл глаза. Генма спокойно сидел напротив. Спец-педагог внимательно оглядел куст орешника, привлёкший его внимание. Хм. С такими напарниками за каждой рябиной шаринганы мерещиться начнут. Почему шаринганы? А не бумажные журавлики или големы? Элитный наставник снова зажмурился и погрузился в солнечные ванны.
Прицел сенбона, въевшийся в чувства за три дня, ясно ощущался с севера. Эбису зыркнул в том направлении. Колокольчики. А Генма точно сидит на месте. Даже чакра не сдвинулась, никаких клонов и техник. Невроз. Лишённый очков шиноби пообещал себе, что всё придёт в норму, когда он вернётся в деревню, освободится от неприятного общества и вернёт себе атрибут экипировки. Тогда он успокоится. Два Генмы?!
Эбису не утерпел и вытаращился. Один. Снова закрыл глаза и расслабился, принялся целенаправленно игнорировать тревожащее чувство. "Клоны" Ширануи и его сенбона мерещились со всех сторон, иногда по нескольку сразу. Эбису казалось, что даже волосинки на голове становятся дыбом, одна отдельно от другой, тревога мимо воли струится по позвоночнику, живот начинает чесаться. И бок. И нога. Элитный шиноби незаметно почесал ладонь. Потом непринуждённым ленивым движением почесал нос. Потом начал весь ожесточённо чесаться, и на миг ему показалось, что он сидит в муравейнике. Вскочил, оглянулся.
Хатаке оторвал голову от порнографии.
Эбису стало не по себе, стыдно. Сделал вид, что ненароком уснул, моргнул дважды, дёрнул плечом и сел обратно. Проклятая берёза. Проклятый Генма.
На некоторое время невроз улёгся. Стало снова приятно на гостеприимном живом ковре, под шелестящим, колышущим ветвями деревом. Сенбон. Два. Три. Эбису сошёл с ума. Хорошо, рехнуться есть от чего, три Генмы это не шутка, ни одна Коноха не выдержит. А что, если три штуки Ширануи Генмы бегают по поляне среди ромашек и весело размахивают руками? Эбису очень понравилась картина. Он достал из рюкзака свиток, карандаш и принялся набрасывать. Ромашковое поле, как море, казалось шёлковым на вид. Высокое солнце лучистым и очень тёплым. И три ойнина, взявшись за руки, бежали через этот шёлк, запрокинув кверху лица, сияя желтыми глазами, улыбаясь великому светилу. Эбису задумался и слегка прорисовал у солнца свои черты. Потом добавил очки и снисходительную загадочную улыбку.
Потом дорисовал с краю берёзу и Какаши с Ичей.
Чего-то не хватало. Элитный педагог сдвинул брови в напряжённом раздумии и понял, сенбона. Без него картина была совершенной. Эбису почувствовал себя довольным и отомщённым, пусть же знает проклятая железка, как хорош без неё мир. Сунул свиток обратно в рюкзак, сложил руки на груди и закрыл глаза, подставил невидимому солнцу свою улыбку. Шизофрения легонько поскреблась по щеке, пощекотала шею, Эбису продолжал быть счастливым. У него под поясницей неоспоримое доказательство всемирного торжества ромашек над сенбонами.
Радостный спец-педагог решил немного пройтись, ждать ведь ещё долго.
- Какаши, я прогуляюсь на часик? - попросил капитана.
Хатаке едва заметно кивнул.
Эбису подхватился и широкими шагами направился через орешник и берёзовый светлый лес. Солнце играло на белых стволах, кралось яркими бликами, струилось лучами, пронизывая, наполняя лес. Тёплый ветерок играл на этой солнечной арфе восхитительную сонату, и Эбису слышал её глубоко внутри себя, широко размахивая руками, вдыхая полной грудью. Ни единого Генмы вокруг! Вот как называется счастье.
- Не слишком ли?
Ойнину казалось, что Какаши полностью ушёл в Ичу. Но так бывало всегда, слов не слышит, а шелохнись в радиусе километра - заметит.
- Добровольный обход по периметру, - нашёл себе оправдание Ширануи.
Хатаке никогда не спорит, был бы против, оборвал бы само баловство. Генма переполз через прогалину, залез в рюкзак Эбису и вытащил свиток. Развернул. Хмыкнул.
- Ты удачно получился.
- Ма? - оторвался Какаши от увлекательной слежки за кондитером, который всё равно окажется непричастен к убийству Акеми.
Генма пропятился к нему на корточках и показал творение напарника.
- А это кто? - ткнул белый палец в троих шиноби.
- Эбису, я и Химера, - тут же решил ойнин, - невод тащим. Видишь рябь на воде?
- А я на берегу сижу, - согласился Какаши.
- Как всегда, оставили костёр делать, а ты читаешь.
Хатаке рассмеялся.
- А это Сандайме смотрит, как мы "границу с Туманом патрулируем" и кривится, - указал Генма сенбоном на солнце. - Даже окно как в Резиденции.
- А лица у вас почему одинаковые? - с подозрением спросил Шаринган.
- Так он не умеет разные рисовать, - убеждённо заявил Ширануи, - смотри, у тебя такое же, только маской прикрыто.
Какаши хмыкнул, почесал макушку.
- Эбису в отпуск хочет, - решил капитан.
- И нарисовал сказку про золотую рыбку, - согласился с ним Генма. - Давай рыбку дорисуем?
Какаши достал свой карандаш, подточил кунаем и пририсовал половину рыбины, выглядывающую из рябой воды. Потом задумался, провёл аккуратную черту, отмечая среднего шиноби сенбоном. Пририсовал отставшему дальнему очки и замер. Смотрел на участок довольного лица последнего, ближайшего, который, словно Джаконда, хранил свою тайну. Слегка разлохматил и тем удовольствовался.
- Слушай, у Эбису кошки случаем не было? - поинтересовался Генма, вспоминая свою теорию о призраках.
- Не знаю, - Какаши уже наскучило копаться в чужих мечтах, и он вернулся к расследованию убийства проститутки.
Ойнин заглянул в книгу, пробежался глазами наискось.
- Ича-Ича сам её убил, - проворчал Хатаке.
- Ты уверен? - удивился Генма.
Шаринган кивнул.
- На него воздействовали техникой, и он считает, что всю ночь провёл у своего друга. А этого друга теперь подозревают в убийстве, но он молчит, не хочет выдавать Ичу.
- Здорово, - резюмировал Ширануи. - Надо будет почитать.
Ещё раз полюбовался рисунком, свернул и вернул на место. Есть не хотелось, ягод не осталось, дремать надоело, Эбису сбежал. Генма чувствовал себя осиротевшим. Тоскливо взглянул на Хатаке. Массаж шеи, чтоль, предложить? Или иглоукалывание?
- Сходи посмотри, куда он делся, - велел капитан, чуя, что стальному товарищу ойнина неймётся.
Генма кивнул, собрал разбросанные иглы, смотал леску, рассовал по карманам и углубился в лес. Чакры Эбису не ощущалось.
Элитный наставник растянулся на берегу небольшого ручья, прислушиваясь к бормотанию чистой, сладкой воды. Васильковая синева разбивалась на части, осколки и брызги, рассыпалась до белизны, оставляя радостное весёлое журчание, почти смех. Птицы чирикали в низко спускающихся ветках, перелетали, шумели, возмущались его присутствием. Шиноби наслаждался безгенмием. Тёплой землёй, живым шёлком травы, едва слышной вознёй мелких жучков.
Вдали от сенбона нервы спец-педагога пришли в блаженную расслабленность, в которой и пребывали уже продолжительное время. Солнце начало клониться к закату. Всё ещё тёплое, но уже алеющее, румяное, будто стеснялось висеть в безоблачном небе у всех на виду.
В шею кольнуло. Эбису расширил глаза. Знакомое онемение овладело телом. Генма показался из-за деревьев, зловещий, надменный, жёлтые глаза не скрывали угрозы. Презрительно оглядел растянувшегося у его ног джоунина. Постоял, обдумывая.
Эбису напрочь отказывался понимать его поведение. Хатаке, небось, уже хватился. Пора ловушки ставить, ужинать, показаться живыми на глаза капитану. Не до сомнительных шуточек. Но Ширануи и не выглядел склонным шутить. Присел, в хищных глазах сияло любопытство. Чего не видел? Шиноби в униформе?
Кажется, именно это и смущало ойнина, который принялся отстёгивать стальные щитки. Ладно очки упёр. А это к чему? Кривая логики Ширануи завернулась мёртвой петлёй. Сенбон нервно подрагивал во рту. За щитками последовало крепление нагрудника, который Генма стащил с него не без труда. Потом водолазка аккуратно, дабы не потревожить блокирующую моторику иглу, сползла вверх и перевалила через голову Эбису. Элитный шиноби спиной почувствовал нехорошее. Все слова, которые наполнили его рот сарказмом по поводу детского сада в рядах Ансацу Сандзюцу, никак не хотели озвучиваться. Но Генма прекрасно прочитал невысказанные упрёки в глубоких чёрных глазах и усмехнулся. "Ты-даже-не-представляешь-насколько" сверкнула на солнце стальная игла. Эбису действительно не понимал. Его разум отказывался находить мотивацию подобных действий.
Ширануи тем временем намочил его водолазку в ручье и принялся капать на лицо, шею и грудь, наблюдая за выражением глаз. Дорвался. Холодная вода была неприятна, капли щекотали кожу. Эбису пытался морщиться, но единственное, что у него получалось - суровый недовольный взгляд. Генму это порядком веселило, уголок губ, как раз тот, что с иглой, приподнялся. Выражение лица сделалось довольное.
Ойнин огляделся по сторонам, ища, чем бы ещё помучить беспомощного шиноби. Ничего серьёзней травинок рядом не обнаружилось. Ширануи оторвал стебелёк, принялся щекотать. Смех так и брызнул из Эбису. Ками! Это ребёнок! Это второй Конохамару! Опытный джоунин вполне был способен подавить подобные ощущения, но тот восторг, который вызвал в Генме его смех, Эбису умилял до глубины души. Он смеялся искренне и не столько от щекотки, сколько от сияющих счастливых глаз Генмы, мягкого, довольного выражения лица. Эбису поймал себя на мысли, что этому Тигру можно простить всё за одну непосредственность и чистый восторг. В мире, переполненном жестокостью и смертью, где высшим искусством считается умение убивать, кто-то ещё способен стремиться к пониманию.
Глаза Эбису распахнулись широко и доверчиво. Он собирался мириться на увлекательном языке ощущений, который Генма сумел подобрать. Поток слов и мыслей сменил направление.
Ширануи это заметил, и принялся легонько чертить иголкой по коже элитного педагога. Сенбон умел быть не только грозным и смертельным. Эбису захотелось закрыть глаза. Было приятно, и он признавал это. Щекотно, легко и приятно. Как струйка бегущей по камням говорливой воды. Расслабляло, успокаивало. Сенбон мог наполнить напряжением и опаской, мог доверием и расслабленностью. Мог всё. Но к чему стремился? Золотистые глаза смеялись. Не над Эбису, а вместе с ним. Читали его удивление, доверие и открытость. Понимание. Удовольствие этих открытий. Читали и делали свои золотистые выводы.
Игла спустилась ниже, дразня кожу живота, взгляд тигриных глаз стал лукавым и хитрым. Эбису внутренне напрягся. Посуровел. Ну вот, его доверием воспользовались. Генма вздохнул, словно спец-джоунин был глупым непонятливым ребёнком. Расстегнул и стащил с себя нагрудник, улёгся поверх Эбису, сложил ладони у него на груди и положил на них подбородок. Медовая желтизна уставилась на элитного педагога в упор, испытующе. Шиноби ощущал тепло тела Генмы, живое, совсем не такое, как от солнца, волнующее. И его тело тянулось к этому теплу, пульсировало, отзывалось тяжестью в паху. Эбису чувствовал себя беспомощным, преданным самим собой и всем окружающим миром. Единственное, что его удерживало от позора - навыки шиноби. Единственное, на чём держалась его честь - выправка. А сам он?
Золотистые глаза смотрели с явным укором. Сенбон шелохнулся, обвёл губы Эбису по краю.
Элитный джоунин задумался. Ведь может такое быть, что для Генмы не существует тех ограничений, которые Эбису установил самому себе? И с его точки зрения не происходит ничего более серьёзного, чем игра с каплями воды? Ничего, нарушающего дружелюбие и понимание. Совершенно естественные и добровольные реакции, как смех на щекотку. Хочешь, играй, не хочешь, не играй, спрячься в скорлупу навыков, как обычно прячешься за очки.
Эбису поборол внутреннюю робость. Было что-то приятное в этом торжестве над самим собой. Горькое, острое, саркастичное и.. живое. Его член твердел, поднимался, упираясь в тёплый живот Генмы. Элитный наставник смотрел в жёлтые глаза, признавая свои реакции и желания. И убеждения, которые никуда не исчезли. Ойнин выковырял его из ракушки, но даже если сенбон вскроет все вены и нервы на его теле, Эбису не разделит свою душу. Не обманет Генму, выдавая глубокую искреннюю благодарность за нечто большее. Ширануи прекрасен. И тем менее следует осквернять красоту ложью.
Генма удовлетворился достигнутым результатом, поднялся, вытащил из шеи Эбису сенбон, потыкал в одному ему ведомые места и отошёл. Спец-джоунин с трудом приподнялся, сел. Странно, но боли не ощущалось. Зябко провёл по плечам, будто замёрз, с тоской поглядел на мокрую водолазку. Не впервые одежде на нём сохнуть. Надел, неприятную и холодную, приладил на место нагрудник, закрепил защитные пластины. Ойнин наблюдал за его сборами со стороны. Жёлтые глаза больше ничего не выражали, и Эбису где-то очень глубоко было жаль, что их удивительный тёплый свет потух, спрятался в янтарные глубины. Но ведь он там?
Сам Ширануи одевать обратно стальную облатку не собирался, ухватил за лямку и потащил в направлении места стоянки. Солнце спустилось совсем низко, едва освещая рощу. Тени деревьев сплелись, тёмные, бархатистые, казалось, упадут - и уже ничем не отчистить, как копоть взрыва. Так и останутся чернильными пятнами. Эбису молча шагал за Генмой, размышляя над субъективностью и условностями. Добро и зло по сути тоже условности. Но это понимание рушило весь его мир.
Какаши продолжал сидеть с книгой в руках, пытаясь разглядеть в полутьме иероглифы. Удивлённо глянул на Генму, который швырнул нагрудник на свой рюкзак и устало опустился рядом, прислонился спиной к берёзе. Эбису попятился, чувствуя вину за опоздание. Принялся поспешно и молча устанавливать ловушки. Хатаке спрятал Ичу, взялся ему помогать. Леска привычно ложилась под печати, цеплялась за крючки и натягивалась, плотно прижимаясь к стволу. Эбису казалось, что он строит какую-то свою систему ценностей, и что достаточно составить её правильно - она будет одним из миллиона рабочих вариантов. От этого было не по себе.
Луна была бледной, почти голубой, пряталась в редкой листве, выжидая чего-то. От неё веяло холодом, чёрными тенями и ночными шорохами. Инеевый свет заливал прогалину беспокойным ожиданием, подсвечивал берёзовые стволы, создавая яркий контраст. Волосы Какаши серебрились, шевелились рваными прядями, жили своей жизнью. Сам Хатаке закутался в плащ и сидел в высокой траве, как в засаде. Они с луной не доверяли друг другу. Угольный глаз сердито сверлил ночное светило, отвечавшее ему показным равнодушием, но не решавшееся покинуть своего укрытия.
Так и сидели.
Шаринган обнаружил у себя на колене дочитанный Н-ный раз томик Ичи, потянулся, едва не выронив из руки онигири. Удивлённо уставился на продукт. Так и не ужинал? Желудок отчётливо был пуст, но аппетит не приходил. Хатаке привычно заставил себя откусить и прожевать рис. Одними таблетками здоров не будешь, подсказывал ему разум. Обладателю тысячи дзюцу который раз хотелось проигнорировать логику и впасть в беспамятство.
Луна настороженно кралась по берёзовым веткам, опасаясь, что он заметит её движение. Хатаке вздохнул. Серебристый холодный свет наполнял его изнутри, вот такой же синей, чёрно-инеевой ночью, танцующими тенями, белыми бликами. Хотелось прижаться к тёплому кусочку памяти и верить, что он нужен. Даже если проваливает миссии. Что кому-то важно, чтобы он вернулся, и не зря именно он возвращается. Хотя бы раз не чувствовать себя виноватым за то, что до сих пор жив. Смотреть в глаза всем тем, кто потерял близких, прямо, не ёжиться, не искать себе оправданий.
Но он живёт без оправданий. Говорят, если шиноби вернулся живым из трудной миссии, везучий тот, кто его ждал. Какаши никто не ждёт, но он всё равно возвращается. Прямо хоть в деревню не ходи. Разбей палатку на полигоне и там сиди, чтобы не встречаться взглядами.
Хандра. С ним часто случается после провалов. Кто бы знал, как болезненно Шаринган переживает свои ошибки. И как много их накопилось. Но он должен тянуть этот груз, должен всем тем, кого не уберёг, или же просто выдумывает себе такое искупление, хватается за него и снова лезет к Кьюби в зубы.
Эбису сердито перевернулся, словно бледный свет мешал ему спать.
Какаши снова нащупал в своей руке онигири, укоризненно на него взглянул. Рис не находил оригинальных объяснений факту собственного присутствия. И был совсем не такой, как у Химеры. Что-то глубокое и необъяснимое тянуло Копирующего ниндзя к этому бывалому шиноби. Тоска по отцу и сенсею нашла себе выход. Химера был именно таким, жизнерадостным, уверенным, твёрдым. Не подчинённый и не лидер... Змеелев. Он был собой, куда его ни поставь. Назначь хоть Хокаге, хоть дежурным на ворота, носитель львиной маски останется самим собой, в нём ничего не изменится, привычки, манеры, обращение.
Какаши набрал полную горсть лунного света.
Элитный педагог не пытался притвориться спящим, его тоже что-то беспокоило.
Луна приготовилась к прыжку, подобралась и замахала невидимым в темноте хвостом. Какаши уставился в небо. Хотелось чего-то, чего он сам не понимал и не знал, где искать. Всё, что сложилось в его жизни, было правильным и логичным, кроме смертей. Но, может, именно они уносили с собой по кусочкам его душу?
В холодном свете дрожали листья. Мелко шептали свои оправдания оставаться на ветке. Придёт осень. К Какаши она тоже придёт, и вполне могла случиться вчера. Но не случилась. Кто-то очень везучий, хотелось в это верить, шептать, как защитную мантру, прыгнуть первым, отгоняя голодное светило от чьего-то спокойствия, уверенности в том, что Какаши вернётся. Но луна смотрела холодными глазами и знала, что его никто не ждёт, скалилась и пряталась от Чидори.
Хатаке вздохнул, засунул в рот остатки ужина, развернул спальник и улёгся, вытянувшись в траве. Закрыл глаза. Прыгай. А сам задвинул тяжёлые шторы, выключил свет, приказывая себе уснуть. Луна очень удивилась наступившей темноте, испуганно заозиралась и исчезла.
Песок был относительно спокойным, мягким и заметно покачивался, будто плыл по воздуху. Стало легче дышать. Руки и ноги болтались, Химера не решался шевелиться и подавать признаки жизни. Цепочка сильных источников чакры приблизилась и осталась высоко вверху. Затем позади. Шум бури утих, вытеснился звуками ночной деревни. Шаги, неизменно сопровождавшие движение, не были его шагами. Тихие, лёгкие. Ирука засомневался, оставляют ли они на песке следы.
Было любопытно, который час, как быстро его перенёс через пустыню шторм, но сталкиваться с необходимостью отвечать на вопросы излишне. Шпион удовлетворился ощущением глубокой ночи. Темнота окон почти ощущалась израненной кожей. Чакра лилась оттуда яркая, спокойная. Шиноби Сунагакуре отдыхали от ежедневных забот в своих домах.
Ирука отметил поворот, считал лёгкие шаги. Казалось, его тащит сам песок, как покорная собака за хозяином. Справа хлопнула дверь, громко выругался пьяный голос. Оборвался на испуганной, полной ужаса ноте. Шиноби замер. Умино показалось, даже в стену вжался. А лёгкие шаги впереди были такими же тихими и почти печальными. За ними следовал только песок.
Но вот и они прекратились. Ирука почувствовал, что опускается, а затем холод широкого каменного крыльца. Робкий стук. И снова шаги, удаляющиеся. Рискнул приоткрыть глаз. Прямо перед его носом открылась дверь, на крыльцо ступила женская нога в босоножке, раздался громкий визг, и тут же его принялись тормошить. Химера снова зажмурился. Словно в бурю вернулся. Затопало, ещё несколько человек выскочили наружу, окружили его, перевернули на нечто напоминающее носилки, подняли.
- Кого это угораздило? - встревоженный мужской голос раздался над самой головой. Ируку понесли куда-то внутрь здания.
- Сложно сказать, он в таком состоянии, - сдавленно отозвалась сбоку женщина.
- Будто из бури выполз, - пробормотал второй носильщик.
- А сюда он как дополз? - засомневался первый.
- И в дверь постучал.
- А может, это...
Шиноби притихли, и Умино мог поклясться, что переглянулись. Его опять подозревают? Знать бы ещё, в чём. Рискнул тихо застонать, повернуть набок голову. Видимо, лицо прототипа было сильно повреждено ветром и песком, слабо узнаваемо. Ирука сделал слабую попытку собрать чакру.
- Монстр, - шептали над его головой.
- Скольких уже убил, двоих только на этой неделе?
- Двоих, - согласилась женщина. - Хироши настаивает на том, чтоб встречать меня с дежурства.
- И я бы настаивал, - поддержал мужчина.
Для монстра Ируку тащили не связанным и вовсе не к ближайшему посту АНБУ. Из чего безликий засланец сделал вывод, что речь идёт не о нём. Джоунин, пошутивший накануне днём об уродах в Конохе, покривил душой, в Суне их не меньше.
Запахло стерильностью и лекарствами. Больница, значит. Оставшийся неизвестным повелитель песка притащил его именно сюда. Но почему ушёл? Сунагакуре так и кишела тайнами. Дальнейшие размышления оборвало не слишком бережное перемещение на холодный стол и ещё менее бережное купание в антисептике. Не шипеть от боли в песчаной буре было легче, там просто некогда обращать внимание на каждый ушиб. Тут же кроме горящего и саднящего тела ничего не осталось. Дыхание санитаров. Запахи крови, песка и обеззараживающей жидкости.
Марлевый тампон бережно обошёл глаза, обдал жгучим запахом слизистую носа. Ирука постарался не чихнуть. И всё же задерживать дыхание было нельзя, если хочет продолжать оставаться без сознания. Очищенная кожа быстро сохла, пыталась сморщиться и сбежать с чужого лица. Оставить пустым.
Его приподняли, снимая жилет джоунина Сунагакуре. Лохмотья, оставшиеся от остальной одежды, с громким треском разорвали, вытащили из-под чужого Ируке тела. Заныли чужие ушибы и ссадины. Медленно восстанавливалась чужая чакра, наполняя суставы тёплой щекочущей усталостью.
Дежурные санитары принялись работать втроём, очищая, смазывая чем-то дурно пахнущим, но греющим и видимо целительным, и перебинтовывая Ируку. Ладно хоть не навозом. Обсуждали при этом чей-то декрет, пятерых детей, бестолковость и семейные неурядицы. Взяли анализ крови, легонько кольнув. Ввели какой-то препарат, наполнивший болью и онемением всё плечо. Наконец, перевалили на каталку, накрыли простынью и повезли "в пятую в том крыле".
Каталка подпрыгивала на всех порогах, неизвестно для чего присутствующих в больнице, с дребезжанием совершала повороты, будто старая арба, гружёная ящиками с металлоломом. Ирука вспомнил, что, согласно прикрытию на эту миссию, он как раз везёт негодное вышедшее из обращение оружие, собранное генинами на полигонах и в лесах, в кузницу на перековку. Хлопнула дверь, его вкатили в узкий проём, подкатили к больничной койке, сгрузили, и, наконец, оставили в покое. Арба прогремела, выезжая за дверь.
Умино приоткрыл глаза. В кромешной темноте палаты он находился один. Свет, видимый в окошко в двери, только раздражал, мешая привыкнуть. Там, где точно было окно, судя по едва уловимому движению воздуха, царила непроглядная тьма. Облака песка и пыли застлали луну. Поистине скрытая в песке деревня. Который же час? Вопрос был донельзя насущным.
Цепочка благоприятный событий грозила в любой момент оборваться.
Ирука пошевелился, ириониндзюцу сделали своё дело, тело слушалось. Внутренних повреждений не ощущалось, переломов тоже. Неоднократные сильные ушибы всё ещё отдавались болью. Свесил ноги. Вопрос номер один: одежда. Прокрался к двери, прислушался. В коридоре было тихо. В палатах спали выздоравливающие шиноби. Медсестра дежурила в конце коридора. Химера приоткрыл дверь и высунул забинтованную голову наружу. Куноичи в белом халате читала развёрнутую на столе книгу, подперев голову рукой. Скрыл чакру. Бесшумно ступая, добрался до соседней двери, сунулся внутрь. Присутствие способно потревожить шиноби, что на корню отметало попытку набега на гардероб больных.
В ординаторской темно и пусто. Умино сосредоточился на чакре, применявшей к нему ириониндюцу, и использовал технику хамелеона. Процесс прошёл почти безболезненно, если не считать подгибающиеся коленки и рябь в глазах. Туман разошёлся. Химера неодобрительно уставился на грудь второго размера с крупными розовыми сосками. Куноичи. Бывало и хуже. Стараясь не разглядывать собственное тело, сжал в кулаки тонкие пальчики с длинными овальными ноготками, помахал ногами, проверяя навыки тайдзюцу. Определённо неплохой вариант. Тело было гибким, проворным и достаточно сильным. Отыскал белый халат, надел, порылся в шкафах, обнаружил босоножки, примерял. Подошли. Каблук высоковат, но нежными босыми ножками по крышам далеко не уйдёшь. Пушистые светлые волосы слабоваты, крашеные? За отсутствием резинки заплёл в косу, вплёл бинт, завязал буклей. В карман сунул пару скальпелей и ножницы. Порылся в столе, обнаружил успокоительное, бросил обратно. Открыл шкаф с прозрачными дверцами, вынул сначала одну коробку, затем другую. Транквилизатор всё же обнаружился. Ирука зарядил его в четыре шприца, примотал куском эластичного бинта к бедру и почувствовал себя уверенней.
Отодвинул окно, открывая дорогу порывам штормового пыльного ветра. Взобрался на подоконник, прислушался. Глухо гудела буря, словно за горизонтом, недовольно и угрожающе, изредка пробегали по неотложным делам шиноби. Ирука осторожно ступил на карниз, силясь удержаться на каблуках. Вжался в стекло, сделал шаг вправо, примерился, сконцентрировал в ногах чакру и прыгнул на соседнее окно. Два осторожных шага по узкому карнизу и снова прыжок. Ещё один. Внизу заблестела черепица, Ирука облегчённо спрыгнул, стараясь наделать как можно меньше шуму. Замер, прислушался. Ветер пытался содрать с него лёгкий халатик, песчаное чудовище ревело за стенами деревни, в ярости, что его не пускают внутрь, не позволяют сорвать крыши, разметать стены и обрушить кипящую массу песка и ледяного воздуха на головы жителей.
Пробрался по черепице до самого края, укрылся от ветра, низко пригнулся и осторожно пробежал вдоль. Каблуки предательски постукивали. Умино морщился от каждого звука, старался ступать на пальцы. Собрался, прыгнул, перемахивая улочку, тем же образом преодолел ещё один отрезок пути.
Самое высокое здание маячило в центре. Лазутчик решил добраться до него и попытаться определить местонаходение резиденции Кадзекаге. Два десятка крыш промелькнули довольно однообразно, несколько раз пришлось останавливаться и дожидаться, пока случайный прохожий скроется из виду. Было бы здорово полностью спрятать чакру и превратиться в неуловимую тень, но в такой ветер, в темноте и неудобной обуви это грозило свёрнутой шеей и сломанными ногами.
Высокое здание охранялось. Четверо часовых равнодушно зевали на самой крыше, досадуя на погоду и позднее дежурство. Ирука решил, что это и есть резиденция, а огромный иероглиф, нечитабельный в темноте, должен означать "ветер".
Ловко слез по водосточной трубе, умудрившись не оборвать её своим скромным весом, замер на уровне второго этажа и горько пожалел об отсутствии куная и лески. Проникновение было за рамками возможного. Ирука вздохнул, спустился на землю, отряхнул перепачканный пылью халат, и решительным шагом направился ко входу.
Двое АНБУ немедленно преградили ему дорогу. Элитное подразделение Суны масками не баловалось.
- Вы кто? - грозно вопросил старший в карауле.
- Намахагэ**, - сердито ответил Ирука, пытаясь его обойти. Голос звонкий, знакомый, и тем удивительней слышать его от себя.
- Там что-то случилось? - уже менее уверенно, но всё же пытался прояснить ситуацию дежурный.
Умино вспомнил разговор санитаров.
- Монстрик брыкается, - сказал равнодушно. - Сами успокаивать пойдёте или меня пропустите? - Приподнял полу халата, демонстрируя перевязь со шприцами.
Шиноби заржали.
- Ступай-ступай, так ему, поганцу, и надо, - сотрясаясь от смеха, джоунин убрался с его дороги.
Химера бодрым шагом нырнул внутрь здания, игнорируя ощутимое колыхание своих форм. Прошёл по коридору, стараясь не сбавлять темпа и не вызвать подозрений. Поднялся по лестнице. Извините, Вы не подскажите, где тут хранят секретные свитки? Я не местный. Умино мысленно ухмыльнулся. Прижался спиной к стене, выглянул. Грудь ужасно мешала.
- Эй! - позвал вынырнувшего из бокового коридора чунина. - Кадзекаге велел принести отчёты по миссиям за неделю.
- Чего? - удивился шиноби.
- Отчёты по миссиям за неделю, - Умино развёл руками, словно попугай, заучивший неизвестное слово.
Сотрудник штаба недоверчиво оглядел его с головы до ног.
- Прямо домой нести?
- В кабинет, идиот, Хо... Кадзекаге по-твоему вечно спать будет?
Сарутоби-сама больше четырёх часов сна в сутки себе не позволял.
Чунин, наконец, кивнул и скрылся обратно в коридор. Ирука отследил его шаги, мысленно отметил поворот, тихонько скользнул следом. Объект внимательной слежки уже спускался по другой лестнице. Химера не решился выпустить его из виду, скрыл чакру, раззулся и направился следом. Пришлось спуститься на два этажа вниз, пропетлять по коридорам, замереть за широкой массивной дверью. Ирука достаточно времени провёл в архиве Конохи, чтобы опознать его здесь. Отступил за дверь, чуть дальше, чтобы не столкнуться с выходящим чунином.
Живот скрутило позывом ноющей боли. Химера выпучил от удивления глаза. Не ел же ничего. Но тело воспринимать подобные доводы не желало, скручиваясь в тугой узел. Перед глазами поплыли круги. Лазутчик проанализировал своё состояние, сунул руку в карман, провёл пальцем по скальпелю, но никаких следов техники не обнаружил. Активировать чакру и пытаться умерить боль было крайне опасно. Тем временем чунин покинул архив, закрыл за собой массивную дверь, заспешил обратно. Скрючившись, прижимая ладони к животу, Химера старался как можно незаметней следовать за ним. Загадка собственного состояния отходила на второй план. Через все коридоры назад, под лестницей пришлось переждать двух спускающихся шиноби, скривиться от адской боли и всё же перемахнуть через перила, подтянуться вверх.
Чунин уже свернул в другой коридор резиденции-муравейника. Ирука на цыпочках прошёл следом, выглянул из-за угла. Любопытный бюст немедленно высунулся тоже. Чакра шиноби ощущалась за дверью. Лазутчик поспешно нырнул в другой коридор, надеясь, что, выходя, чунин воспользуется тем же.
Дверь открылась, объект внимательной слежки направился прямо к Ируке.
- Что Вы... - успел произнести, когда в его бедро резко вонзился шприц, и добрая куноичи-медик ввела лошадиную дозу транквилизатора.
Химера вздохнул. Подхватил обмякшее тело, поволок в кабинет Кадзекаге. Огляделся.
Просторная комната с огромными окнами от самого пола до потолка была полна шкафов с книгами и свитками. На стене висела огромная политическая карта. Бархатистые зелёные панели, деревянный стол под окном и большой напольный вазон. Ирука задумался, подволок спящего шиноби к столу, усадил в мягкое кожаное кресло, раскрыл злополучные отчёты за неделю и аккуратно опустил на них лицом. Чунин широко раскрыл рот и захрапел, пуская слюну на документы. Химера умилился результатами своего труда, скривился от очередного приступа боли, съёжился и принялся переворачивать комнату в поисках нужного свитка. В темноте это представляло сложность. Умино задумался, покосился на чунина и рискнул включить свет. Деревня за окном тут же утонула в непроглядной тьме.
Свиток отказывался находиться, время шло, тревожно и шелковисто шепталось в песочных часах. Ирука случайно задержал взгляд на фотографиях молодой женщины и троих детей. У Кадзекаге есть семья. Это выглядело неожиданно. И семья казалась довольно молодой. Сколько лет владыке скрытого селения?
Вопрос о том, куда этот владыка положит секретный свиток, был более насущным. Архиву, где шастают безалаберные чунины, не доверит. Тайник в собственной резиденции тоже отпадал, свои же выследят и сопрут. Ирука посовал скальпель между шкафами и стеной, но прилегали они плотно. Провёл ладонями по карте. Что-то проглядывало сквозь цветную бумагу. Ирука частенько копировал испорченные пролитым чаем отчёты джоунинов, приложив к окну два слоя бумаги. Поддел кончиком скальпеля тонкую карту. Действительно странно, обычно такие вещи выполняют из толстой бумаги, чтобы делать отметки. Да и свиток прятать было бы удобнее. Чунин принюхался к выглянувшему уголку свитка, лизнул.
Бумага была слишком новой. Ирука похолодел, старательно облизал отодранный угол и приклеил на место. Заметался по комнате. Если под картой фальшивка, то оригинал обязательно должен быть здесь! Куда было бы самым разумным спрятать? Одинокий вазон вызвал подозрения. Химера тщательно обследовал горшок, но ничего не обнаружил. Сел на пол, боль давала о себе знать. Да что ж за проклятие. Неужели его в бурю животом приложило? Судя по ощущениям, все кишки разворочены.
Мысленно костеря медиков Сунагакуре, Ирука вернулся к состоянию пленника. И тут ему в глаза бросилась фотография женщины. Рамка была значительно толще соседней, с которой улыбались трое малышей. Скальпель торжествующе блеснул в тонких наманикюренных пальцах, порядком грязных от путешествия по крышам и копания в пыли. Поддел металлические зажимы, отогнул, аккуратно подковырнул тонкую деревянную дощечку. Сложенный во много раз свиток мгновенно выпал из своего тесного заточения, едва только не принялся кашлять, стонать и потирать бумажные рёбра.
Ирука немедленно развернул его, бегло убедился в подлинности, приладил дощечку на место, закрепил скобы, сунул бумажку под набедренную перевязь и быстро выскользнул из кабинета. Спящий чунин создаст достаточно шуму, чтобы его не хватились. Пока несчастного приведут в сознание, гоняться будет уже не за кем.
Лазутчик перестал скрываться, метнулся к лестнице, спустился на первый этаж, добежал до крайнего поворота и остановился, чтобы надеть босоножки. Каблуки уверенно застучали по каменному полу, Ирука сунул руки в карманы халата и скучающим взглядом скользнул мимо дежурных.
- Ну как монстрик? - ухмыльнулся шиноби.
- Извела весь арсенал, - холодно ответил Ирука, проходя мимо.
Резиденция осталась позади, пыльная тьма окружила, охватила и едва не замурлыкала утробно и хищно. Химера дошагал до ближайшего переулка, прижался к стене здания, огляделся по сторонам. Деревня наглухо захлопнула ставни и двери, смотрела тревожные сны.
Скользнул вверх по стене, забрался на крышу и со всех ног пустился к воротам, не сильно беспокоясь о скрытности. Живот свело невыносимой судорогой, Умино решил, что его проклял вдогонку Баки лютой карой. И даже принёс в жертву духам пустыни дежурившего у ворот чунина на том самом месте, с которого лазутчик оглядывал окрестности этим вечером.
Химера едва не сорвался с крыши. Приложил ладонь к животу, локализируя разлагающийся заживо орган. Пропустил ириочакру. Наступило поистине блаженное облегчение. По ноге заструилось тёплое и вязкое. Химера решил, что обоссался от удовольствия, звонко хохотнул. Чакру следовало беречь, ириониндзюцу едят её тоннами, а приключения последней ночи совсем измотали. И ещё предстоял обратный путь. Ирука ощутил, как тёплая струйка высыхает, собирая кожу. Не моча. Сунул руку между ног, покраснел от ушей до пят, отдёрнул. Пальцы окрасило красным. Как всё безумно и просто, у Умино начались месячные.
Менять форму было бессмысленно, следовало немедленно покинуть деревню, а не барахтаться в поисках мужской одежды. Химера тяжко застонал, вытер пальцы полой халата и продолжил путь по крышам, чувствуя, что оставляет за собой следы. Остановился, почесал ободранным ногтем тонкие светлые брови. Если его попытаются выследить по запаху, реакция поисковых животных на кипящие женские гормоны превысит приемлемую при поиске в несколько раз. Умино ободрился, сделал по деревне широкий круг, переместился через две крыши и рванул напрямик к воротам.
Разговаривать с АНБУ Песка от лица Баки было бы гораздо приятнее, но оный джоунин в белом халатике привлечёт чрезмерное внимание. Химера спрыгнул на землю и спешно направился к щели в громаде скал, заменявшей этой деревне ворота. Шиноби не заставили себя ждать. Командир группы открыл рот, уставился на испачканный кровью халат и спросил:
- Вы в порядке?
Ирука кивнул.
- Группа с границы с Туманом добиралась через бурю. Говорят, где-то ещё двое.
АНБУ застыли в ужасе.
- Через бурю? - недоверчиво переспросил лидер.
- Едва привела в чувство, к Кадзекаге попросился, - сердито ответил Умино. - Поищите под стенами, только сами не отходите далеко.
Шиноби понимающе закивали и исчезли в клубах песка и пыли.
Химера вздохнул. Он уже наелся песка достаточно, чтоб возненавидеть на всю оставшуюся жизнь. Прикрыл нос воротником халата, зашагал прочь от деревни, согнувшись от ветра.
Буря заметно утихала, сквозь кипящие клубы пробивался рассвет, окрашивая песчаное безумие в пурпурные тона. Ледяная крупа лезла в волосы, лицо и глаза, набивалась в уши, застревала под одеждой. Норовила пробраться в лёгкие и задушить вражеского лазутчика. Ветер то и дело сбивал с ног, тревожил ещё не зажившие ушибы. Единственное, что действительно волновало Химеру, это действие ириониндзюцу.
Эбису подхватился рано утром, едва рассвело. Бока болели от непрестанного верчения, конечности затекли. Шиноби обрадовался возможности размяться и взялся за разминирование территории. Какаши раздосадовано дёрнул носом.
Смотал леску, собрал скобы и крючки, прополз через орешник, аккуратно поддел кунаем дымовые бомбы. Убрав снаряжение в сумку, Эбису быстро зашагал прочь, намереваясь потренироваться вдали от чутких ушей Хатаке. Создал пару теневых клонов, поколотил себя в спарринге, выиграл у себя метание сюрикенов, дважды, проиграл себе фехтование катаной тоже дважды.
Пробежался до ручья, умылся, вспомнил, задумался. Не то чтобы он забывал. Но Генма ему точно не нравился. Тревожил мысли, отвлекал внимание, но не нравился ведь. Ширануи не тот человек, которому Эбису мог бы открыть душу. Впустить в свою жизнь. Тигр ветреный, несерьёзный, красивый, да, обаятельный. Но... посмотреть на него, полюбоваться и отойти в сторону. Что элитный шиноби и сделал. Отошёл.
Аппетит проснулся, Эбису с удовольствием прибежал обратно и принялся за завтрак. Генма уже куда-то исчез. Хатаке лениво валялся на траве, глядел в прохладное утреннее небо. Проглотив последний онигири, элитный наставник сунулся в рюкзак в поисках чем бы заняться, достал сюрикены, разложил, принялся наводить бритвенную остроту, проверяя на травинках. Тонкий напильник мягко напевал, мурлыкал, убаюкивал сталь своей колыбельной. Эбису проверил ширину лезвия на солнце, отогнувшись далеко назад из тени дерева, коснулся зелёного стебля, удовлетворённо кивнул и взялся за следующий луч.
Генма вернулся, непривычно для себя хмурый. Спец-педагог одарил его удивлённым взглядом. Ширануи даже не взглянул в эту сторону. Продолжал сердито молчать. Убедившись, что не является причиной расстройства ойнина, Эбису вернулся к полировке.
Ширануи сначала что-то высматривал среди веток, потом забрался на дерево, переполз на соседнее, более тонкое, пригнул его своим весом и растянулся, зависнув над прогалиной. Тёмно-русые волосы шевелил редкий ветерок, рассыпая блестящим шёлком. На вид они были очень мягкими и приятными. Приглушенный облаками свет позволял наблюдать каждую деталь весьма отчётливо. Правильный овал лица, аккуратную линию носа, тёмные шнурочки бровей, короткие, но густые и пушистые ресницы. Эбису считал, замечая, что они вздрагивают каждые сорок-пятьдесят секунд.
Да и сама стройная, подтянутая фигура ойнина, развалившегося на тонком деревце, вызывала восхищение. Жаль, что он нисколько не нравится Эбису. Шиноби вынул новую стопку сюрикенов и продолжил своё занятие. К полудню материала для полировки не осталось, Какаши насобирал огромную кучу грибов, а Генма привлёк внимание пары птичек, вознамерившихся свить себе гнездо на его плече.
Элитный джоунин ещё раз обыскал свой рюкзак, привёл в идеальный порядок и наткнулся на свиток. Развернул. Из ромашек торчала маска Химеры. При этом все трое Генм испытали глубочайший шок, у одного встали дыбом волосы, у второго закатились глаза, а третий укололся сенбоном и замер в растерянности. Картинка повеселила Эбису, он взял карандаш, отмотал бумагу и задумался.
Рука сама набросала выгнувшийся тонкий ствол, разлёгшегося, подобно гибкому хищнику, ойнина, прикрытые глаза с пушистыми ресницами, мягкую линию губ, правильный нос, острую длинную иглу. Эбису нажал грифелем. Сколько человек целовало эти губы? Знало их влажную сладость, податливость. Чёрные глаза испуганно расширились, элитный шиноби зыркнул вверх, но над поляной Генмы уже не было. Смотал и спрятал рисунок. К чему такие мысли, если Ширануи всё равно ему нисколечки не мил? Вот и не следует интересоваться чужой личной жизнью.
Эбису посмотрел на грибы Хатаке. Обед придётся готовить, и рис с грибами довольно вкусное блюдо. Придвинулся, наколол кунаем сыроежку, начал снимать со шляпки кожицу.
Песчаные барханы оставались позади один за другим. Песок набился в босоножки, растёр до крови и продолжал мучить, шиноби не обращал на него внимания. Дюны растянулись горными цепями, раскалёнными, жадными, высасывали влагу и грозили впитать в себя одинокого путника. Грязное потное тело пахло непривычно и неприятно, привлекая всю местную живность от муравьёв до ящериц. Умино оглядывался в поисках крупных хищников, но те, видимо, предпочитали не охотиться днём. Шёл по наветренным пологим склонам, живой песок тут же заметал следы бесконечным прибоем.
Изредка появлялись на горизонте, медленно приближаясь, коричнево-кирпичные скалы, обрывистые и высокие, но их скудная тень не доставала до Ируки. Раскалённая желтизна блестела в глазах, гудела в воздухе, мешала координации.
Один день в пустыне это не много для джоунина. Где-то должен двигаться навстречу Баки со своей группой. И ещё много других отрядов Сунагакуре бороздили песчаное море во всех направлениях. Воизбежание подозрений их следовало всячески избегать. А потому Ирука таился, не рискуя изменить или полностью спрятать чакру.
Взбираться наверх вместе с песчаной волной гораздо легче, она подгоняет, поддерживает, увлекает измученные ступни. Но дальше двигаться приходится под углом, чтобы идти напрямую к тому самому участку границы, где группа Хатаке ожидает своего разведчика. Чёрно-жёлтая полосатая ящерица вытаращилась на Умино крохотными глазами, нервно задёргала свисающим горлом. Ядовитая, вспомнил Химера, отворачивая от неё усталое женское лицо. Равномерный темп движения, сильный, но далёкий от штормового ветер, песочного цвета рептилии и безжалостное солнце, достающее прямыми лучами в самый мозг. Такой дружной компанией Ирука двигался четыре часа на запад.
Светило находилось в районе всего одиннадцати, и отказывалось сдвинуться хоть на полчаса, настойчиво обманывая вражеского шиноби, когда на границе ощущения появились четыре чакры. Ирука чертыхнулся. Спрятал свою, переполз через гребень песчаной волны, лёг, завернув голову в халат, и задержал дыхание. Ласковый горячий прибой быстро скрыл его. Умино лежал неподвижно, следил за приближением незнакомого отряда, уповая, что его не заметили или не станут интересоваться. Минуты тянулись надрывным воплем лёгких и кружением светлячков в голове. Отряд не очень спешил, Химера сунул руку в карман, нащупал скальпель и проделал в слое песка небольшое отверстие, которое почти сразу же затянулось. Ещё двенадцать минут до следующего вдоха. Прототип попался живучий, это хоть как-то компенсировало остальные неудобства.
Опасность миновала, Ирука не стал дожидаться, пока шиноби полностью скроются из зоны ощутимости, выкарабкался из песка и продолжил двигаться без помощи чакры, пока не остался один на один с ящерицами и солнцем.
А ведь это всё - норма, практически рутина для АНБУ любой деревни. Ежедневные бесконечные миссии вроде этой, сражения, смерть, риск. Хорошо судить об эффективности, сидя в чистом прохладном штабе и досадуя на корявость иероглифов или неполный отчёт. Если бы хоть одна чунинская сволочь придралась к тому, что он не в состоянии указать какие-то детали, упущенные расплавленным в пустыне сознанием, убил бы. Её же собственным чунинским кунаем.
Химера порадовался, что отчитываться ему исключительно перед Сандайме. Припомнил мрачное лицо старика, снимавшего с него печать. У хамелеона нет лица. Но Ирука как-то не задумывается об этом, стареть ещё рано, а когда придёт время, Хокаге ему скажет, как он должен выглядеть отныне. Умино потренируется и привыкнет. Жизнь сотрудника штаба тоже не удручает, было бы желание быть полезным родной деревне, а способы везде найдутся. Химера свято в это верит и является тому ходячим доказательством.
Снова четыре чакры, не пустыня, а проходной двор. Ирука взлетел на бархан во весь дух, но прятаться погодил, только затаился. На расстоянии примерно километра нырнул в песок, закопался, выставив перед лицом руку со скальпелем. Эти прошли очень близко. Но даже в пустыне можно спрятаться. Проделал отверстие, сделал короткий вдох и снова замер. Всё ждал, что вот-вот его схватят за шиворот, выволокут из песка и потребуют объяснений. Обошлось.
Выполз, залёг, прижался. Задерживают продвижение. Босоножек остался в толще песка, видимо, ремешок не выдержал. Ирука запрыгал по горячему песку, как по сковородке, стараясь концентрировать в пальцах босой ноги чакру.
Сковородку даже крышкой накрыли. Голову нестерпимо жгло, Химера запереживал и натянул халат на макушку, правращаясь в ходячее пугало. Не виноват он, что в Суне вещи на улицах не валяются. Попасться в домашние ловушки со свитком на теле - перспектива похуже солнечного удара.
Ближе к полудню в духовке прибавили огня, песок перед глазами плыл, ящерицы матерились, тело продолжало двигаться с заданной скоростью, наплевав на солнце и его неадекватное положение на небе. Ирука свято верил, что пустыне будет конец, и продолжал раскачиваться на её волнах, абстрагируясь от жажды и температуры. Обгоревшая кожа раскраснелась и болела. Умино решил, что превращается в ящерицу, и пытался выучить их местный матерный диалект, переругивался со всеми встречными хвостатыми товарищами, обругал даже солнце и упрекнул в отсутствии хвоста.
И снова проклятые шиноби. Умино зарылся в песок, оставив снаружи только морду и глаза. Прошли далеко, нырять не пришлось. Куда они снуют? Вот отобрать у них пустыню - и негде будет сновать. Химера расхохотался, заражая смехом ящериц, вызывая эхо песочных дюн, и вся пустыня от края до края громко и раскатисто смеялась над своими шиноби. Не будет им больше песка.
Ирука от радости затанцевал и кувырком скатился со склона. Взобрался на следующий. Море волнуется раз, море волнуется два, вот сейчас он возьмёт и обманет это песочное море. Он не ящерица - он Умино Ирука, чунин скрытого Листа, у него даже есть хитай и жилет лиственного цвета. И хвостик. И даже не на заднице. А татуировки на плече нет, поэтому носит старомодные отцовские наплечники. То это тссссс! Какая тайна. Пустыня понимающе закивала и притихла. Стала совсем родной, жалась к нему, колыхала и убаюкивала, предлагала лечь и поспать, укрывшись мягким пушистым песком, хорошая ящерица Ирука. Умино протестовал, он не ящерица, это только игра, но пустыня всё равно кивала и называла его ящерицей, и пела колыбельную шёлковым песочным голосом, время струилось под ногами бесконечным прибоем, и Ирука понял, солнце это обман, это для дураков, для глупых шиноби Суны, настоящие часы - песочные, эти самые, которые пересыпаются с бархана на бархан. Это просто часы.
Об этом обязательно нужно сказать Сандайме. Химера преодолел ещё десяток барханов и в полном недоумении уставился на редкий лесок. Мерещится? Откуда в пустыне лес? Захлопал глазами, подошёл опасливо ближе и опознал молодые берёзовые насаждения. Прыгнул в них, зарылся с головой и промчался метров сто, царапая руки и ноги. С ноги слетел последний босоножек. Ирука подмял под себя молодой кустик и развалился, вдыхая его аромат. Закончилась.
Стянул халат обратно на плечи, продел руки в рукава, отряхнулся, заковылял. Песок ещё дышал ему в спину, но под ногами пробивалась слабая трава, постепенно становилась гуще. Зашелестел настоящий высокий лес, орешником и берёзой, елью, цепкими, выносливыми, как эта девочка-прототип. Ободранное обожжённое лицо горело, Химера сорвал большой лист лопуха и зарылся в него. Полегчало.
Брёл, спотыкаясь, ощущая ступнями сырую землю, живые зелёные стебли. Добрёл до речушки, развязал перевязь со свитком и шприцами, сунул под камень и свалился в мелкую воду. Настоящее солнце клонилось к вечеру, удлиняя прохладные тени. Чуть ящерицей не стал. Умино захохотал, звонко и по-девчачьи, совсем как вода. Вымок, напитался, выкарабкался. Вспомнил, что хотел пить. Добычу извлёк и аккуратно держал в вытянутой руке, проверил направление и побежал, перепрыгивая камешки, огибая кустарник. Через поле, ромашки и медовый клевер, мимо пятнистых рыжих коров, ленивых мохнатых собак, в новый перелесок, ещё гуще, ещё громче.
По верхнему ярусу двигаться стало совсем легко, правда силы были совсем наисходе, Ирука то и дело норовил свалиться вниз головой, звенящей и кружащейся, удариться обо что-то подходящее и забыться. В лесу вечереет быстро. Тени заполнили пространство между деревьями, Умино пришлось брести по земле, преодолевая последние километры до места взрыва. Огляделся. Никого. Добыл из зарослей свой рюкзак, сложил в него свиток Кадзекаге, неиспользованный транквилизатор.
Название: "Химера".
Автор: Шекспира.
Рейтинг: NС-13.
Жанр: романтика, приключения, философия.
Размер: миди (8800 слов).
Пейринг: Генма/Эбису.
Состояние: пишется.
Дисклеймер: Кишимото-сан.
Разрешение на размещение: с указанием источника.
Предупреждение: OOC. Играюсь временем
*Каса - кот-оборотень, съевший своего хозяина и занявший его место. Сторонится людей и ведёт себя странно.
**Намахагэ - смесь Деда Мороза, рождественских ряженых и Хэллоуина. Намахагэ - чёрт, который приходит 31 декабря за непослушными японскими детьми, взрослых Намахагэ угощают саке, детям дают конфеты.
Часть первая "Тоска".
Часть вторая "Золушка АНБУ".
Часть четвёртая "Призрак Конохского Леса".
Часть пятая "Чистая радость".
Часть третья "Сенбонотоксикоз":
Претензии и жалобы не рассматриваются. Если Выболезненно воспринимаете отступление от канога и грамматики, не открывайте кат.Пустыня дышала огнём и ветром, зарывалась в волосы сухими губами, жарко касалась лица. Острые хребты песчаных заносов протянулись, как застывший террариум, и мелко дрожали. Песок бежал по ним быстро-быстро, живой, жадный. Струился сухими ручьями, волнами, бесконечным прибоем заносил редкие рыжеватые кусты травы. Всклокоченные, дикие.
Со стены обозревалась бесконечная песчаная даль. Жёлтая, розоватая в отдалении, и туманное пыльное небо над ней.
Ирука быстро научился не потеть, не растрачивать понапрасну запасы влаги, пыль обвевала его сухостью, тело постоянно было грязным, песок попадал под плотный тяжёлый жилет джоунина. Длинные чёрные волосы притягивали солнце, пришлось натянуть под хитай белую ткань и собрать на затылке тугой хвост.
С полным чехлом кунаев было спокойней. Десяток дымовых бомб просто грел душу. Но миссия к выполнению не приближалась. Его оставили в покое и неведении. Ирука постоял, подставляя пустыне чужое лицо, и решился заговорить с часовым.
- Буря?
Шиноби обратил на него водянистые глаза.
- Разыграется к ночи, Дайсукэ-сан, - ответил чётко.
Ирука кивнул. В бурю даже птицу не послать. Вполне возможно, это и было одновременно причиной спешки Баки и задержки группы. Но никак не объясняло присутствие гарнизона. Шиноби не выглядели пережидающей песочный шторм случайной компанией.
- Дайсукэ-сан... - неуверенно протянул часовой, глядя на бегущий песок. Причина могла быть одна.
- Больше никто, сожалею, - произнёс с глухой скорбью. Сухой, как пустыня.
Чунин кивнул.
- Мизу оживилась? - впился зрением в горизонт. Облака пыли поднимались высокими вздыбленными волнами, бросались на серое небо и рассыпались мелкими грязно-жёлтыми брызгами.
- Мы отступили переждать, - тихо сказал часовой.
Умино успокоился. Всего лишь пограничное формирование, отступившее, чтобы переждать непогоду. Соваться в пустыню ночью, да ещё в бурю - безумие. Ирука вздрогнул, ладони покрылись потом, который тут же испарился. Повернулся и зашагал к ступенькам, вжавшимся в стену крутой спиралью. Глиняные дома форпоста смотрели лишённой занавесок оконной чернотой, будто черепа с глазницами. По единственной небольшой площади на пересечении трёх переулков шмыгали проворные силуэты, жёлтые на жёлтом, выцветшие от жары.
Ирука нырнул в тень пустого сарая. Посреди площади двое шиноби, судя по отсутствию катан, чунины, набирали воду в крытом колодце, старательно вращали барабан, наматывая бесконечную верёвку. Убедившись, что за ним не следят, отступил глубже, в самый конец. Осторожно обошёл пустые ящики, укрылся за ними.
Техника хамелеона ударила в голову нестерпимым жаром, будто пустыня добралась до него, схватила цепкой раскалённой клешнёй. Обожгло, вылилось наружу обильным потом, поднялось из глубины и наполнило. Выдох. Опереться рукой на пыльный ящик, выгнуться, насколько позволяет жилет, и снова выдохнуть из самой глубины. При отсутствии в лёгких воздуха. Выдох. Голова перестала кружиться, последняя волна слабости скользнула по ногам. Чакра ветра после чакры огня даётся почти с удовольствием. Не миссия, а тренировка по превращению.
Уверенной твёрдой походкой Ирука покинул сарай, старательно огляделся вокруг. Шиноби Песка смотрели на него почтительно, без намёка на подозрение. Тени построек удлинились, наступая на колодец. Нужно спешить, время подходящее, но слишком короткое для исчезновения. Быстро пересёк площадь, кивнул часовому у ворот. Шиноби встрепенулся, взялся за огромный вал, приводящий ворота в движение. Вот хитрецы-техники. Без механизмов никак. С пинка не круто?
Выскользнул за ворота.
- Вы надолго, Баки-сан? - с тревогой спросил вслед дежурный.
- Попугаю соню на северной стене и тудой же вернусь, - придал непослушному голосу смешливости Ирука.
Чунин хохотнул. Послышался ворчащий звук отпущенного ворота и огромная деревянная дверь захлопнулась за ним. Ирука полностью спрятал чакру, сел под столбом, скрывшись в тени, и принялся ждать ночи.
Темнеет в пустыне быстро. Песок начал стремительно приобретать кирпичный оттенок, температура понизилась. Облака на горизонте разрослись низкими кипящими тучами, ворчали глухо и непрерывно, как отдалённый гром. Нужно рехнуться, чтобы сунуться туда. Но ещё большее безумие сидеть в четырёх стенах и ждать свидания с сенсорами, которые вполне могут найтись среди двух десятков шиноби Песка. Техника хамелеона позволяет копировать внешность, запах, голос, чакру, способности и даже способ мышления. Но не память.
Небо заливало красным, расходящимся из-за укрепления, словно пожар. Песок стал угасающей лавой, словно это он освещал пустыню, темнел, уступая нарастающему гулу. Вместе с песочно-коричневой тьмой пылевой шторм обрушился на деревянную стену, вгрызся неистовым ветром. Химера сжался, натянул хитай на лицо. Принялся ползти на четвереньках. Песок вырывался из-под него, бросался сверху, кипел, лишая ощущения пространства. Бил, норовя втоптать, перевернуть, подхватить и с размаху бросить об стену. Умино применил дзюцу упрямства и продолжил ползти с помощью чакры, задерживая дыхание.
Дзюцу окаменения было бы весьма кстати, но менять облик пока не решался. На то, чтоб отдалиться на сто метров, ушло невероятное количество сил. Химера едва удерживался, чтобы не распластаться на песке. Оставалось надеяться, что этого расстояния достаточно. Попытался поставить воздушный щит, его немедленно зашвырнуло вправо, вверх и обрушило в кипящее море песка. Ирука повторил технику, стараясь избежать столкновения с землёй. Буря швыряла его, словно игрушку, чакра не желала слушаться, щит продержался две с половиной минуты. В таких условиях Баки-сану нелегко сосредоточиться.
Вакуумные пули разорвались там, где по расчётам Ируки был низ, воздушные потоки взвыли, выровнялись, выбрасывая тело джоунина Песка над бурей. Прототипу понравилась бы эта техника. Одежда норовила превратиться в клочья, Ирука передумал сетовать на жёсткость жилета. К концу сражения со стихией это останется его единственной одеждой.
Чужое тело не вызывало жалости. Химера рухнул обратно в песочное месиво, выставил щит, сообразил направление и снова использовал вакуум. А ведь воздух казался жидким. Но смешанный с песком, холодом ночной пустыни и рвущийся навстречу, он с успехом заменял и кирпичную стену, и колючие заросли. Ируке казалось, что буря использует его в качестве тарана в войне с насаждениями чудовищного шиповника. Или это он использовал бурю, продолжая чередовать техники Фуутона, которые с каждым разом давались всё легче, но и запасы чакры ощутимо таяли. Тело стонало от ушибов и царапин, хватать лёгкими воздух раз в восемь-десять минут стало нормой, голова кружилась, болела, колючий воющий мрак периодически сменяли ослепительные вспышки под веками, накатывали с тревожной частотой едва сдерживаемой слабостью. Дважды Ирука чуть не прервал технику, балансируя на краю сознания.
Клокочущее море казалось однообразным, Умино не был точно уверен, куда двигается, пока песочный тайфун не выплюнул его на берег. Песок завывал где-то над ним, пронзительно-холодный, острый, чёрный. Вжавшись в относительно спокойный слой мрака, Ирука продолжал ползти, пока не ощутил чакру. На применение техник сил не было. Химера сделал полагающийся по времени вдох, закашлялся и растянулся неподвижно, предавая себя судьбе джоунина Сунагакуре.
Какаши вёл свой взвод по прямой, не спеша, но и не пытаясь замешкаться. Сосредоточенно и уверенно. Беспомощное ожидание было самым невыносимым для него состоянием. Одно дело ждать, когда ты видишь, а тебя - нет. И ты сам наблюдаешь, выбираешь момент, руководишь ситуацией. Совсем другое - маяться неведением, отсутствием малейшей информации для анализа и расчётов.
Хатаке испытывал бесконечную благодарность к тому, кто придумал подвергать шиноби жёсткой дрессировке. Сейчас его лицо не выражало и десятой доли владеющих Копирующим ниндзя эмоций. Дыхание было ровным, движения лёгкими и стремительными, ветка не успевала отклониться под умноженым на давление чакры весом, а он уже был далеко. Неуловимая тень, призрак Конохского леса.
Пятнадцать километров до места ночёвки прошли в молчании. Генма и Эбису не пытались разговаривать, за что Какаши был им благодарен. Примятая трава вызвала чувство дежавю. Ещё вчера вечером Химера ползал на четвереньках вокруг старых берёз, продирался через орешник, старательно натягивая прозрачную леску. Дёргал головой, словно хотел прижать непослушную пружинку зубами, но тут же вспоминал о маске. А сейчас неведомо где, один выполняет нечто сверхважное и опасное. Без страховки. Мысль о том, что сопровождаемый гораздо старше и опытней самого Хатаке, не возымела силы.
Лесные колокольчики всё так же выглядывали из высокой травы. Какаши сел с ними рядом, посмотрел задумчиво, тронул пальцем нежный цветок. Генма ползал по соседней поляне, собирая лесные ягоды. Эбису демонстративно уселся напротив капитана и прикрыл глаза. Хатаке не очень нравилось, как джоунины ладят, но поскольку это не влияло на выполнение задания, не было его делом. Какаши вытащил из рюкзака Ичу и поспешил отвлечься от реальности.
Раз ягодка, два ягодка. Прячутся в густой траве, красные, сладкие. Ароматные. Генма покрутился и нашёл третью. Переполз на шаг дальше, развернул руками тонкие стебли. Теперь он закрыл глаза, но всё же умудряется раздражать одним своим присутствием. Хатаке сидит читает, ему дела нет до Генмы, почему элитный каса* не может сделать вид, что Ширануи не существует? Ойнин повернулся боком и направил сенбон в источник своего беспокойства. Прямо мечта соседа сверху, который каждый день что-то клепал, пилил или чистил на голом полу, пока Ширануи не надоело.
Ягоды в этой части поляны закончились, а Эбису будто нечаянно переместился за ствол берёзы. Генма усмехнулся высокой траве, спрятался в ней, скрыл чакру и незаметно переполз на другую сторону. Установил два заготовленных сенбона, привязал к ним леску, переполз дальше. Ойнин заблаговременно наполняет иглы в наручном чехле чакрой ветра, значительно ускоряющей их полёт и силу проникновения. Такие пробивают деревянный стенд для стрельбы насквозь и вонзаются во второй, стоящий за ним.
Осторожно прокрался к орешнику, установил ещё иголку. Обошёл заросли кругом, метнул иглу в ветку прямо над поляной. Ветер дул в его сторону, товарищи ничего не заметили. Ещё один сенбон оказался в наплечном креплении нагрудника Какаши, который настолько привык к Генме и его запаху, что не обращает внимания на ойнинское колдовство. Удовлетворившись размещением тайных агентов, Генма выискал ещё четыре ягодки, наколол их на сенбон и метнул прямо перед носом Хатаке.
- Спасибо, - рассеянно поблагодарил капитан, не вынимая носа из книги.
Ширануи удобно устроился на солнышке, заложил руки за голову, нащупал пальцами концы лески и блаженно ухмыльнулся. У ойнина мягкий и покладистый характер, просто сенбоны... острые. И так уж случилось, что его стальные питомцы небезразличны к нервам назойливого ханжи.
Ласковый тёплый ветерок - самая приятная часть лета. Когда ерошит волосы, гладит лицо и шею, приносит аромат разогретой солнцем травы, пряный, кисловатый. Терпкий запах ромашек смеётся, дразнится, просит вскочить и поиграть. Пробежаться туда и обратно, мимо десятков цветов-клонов, которые хохочут и будто аукают, колыхаются. Небо в этом запахе синее, почти васильковое, и кажется невероятным, что это оно прозрачным теплом проникает под доспех, впитывается в сталь. Нет, оно если бы опустилось - Эбису задохнулся б от синевы.
Негодяй. А также подлец, наглец, всячески неприятный, до аллергии, до зуда отвратительный и самоуверенный выскочка. Это всё его проделки, школьные, безалаберные, недостойные взрослого джоунина. Как сенбон в заднем месте. Как его Хатаке терпит? Без Ичи, наверное, никак.
Элитный наставник сердито пошевелился. Устроил затылок чуть удобнее на гладкой коре.
Ультрамарин горит на ладонях, обволакивает пальцы, приникает к чёрной ткани и струится под ресницами.
Вот же вперится своими жёлтыми, и хоть кричи. Дикобраз фуутоноозабоченный. Ученик Орочимару. Над ним сенсей экспериментов не ставил? Анко печать досталась, а этому что? Глазищи. И чего по кустам лазить.
Эбису нехотя открыл глаза. Генма спокойно сидел напротив. Спец-педагог внимательно оглядел куст орешника, привлёкший его внимание. Хм. С такими напарниками за каждой рябиной шаринганы мерещиться начнут. Почему шаринганы? А не бумажные журавлики или големы? Элитный наставник снова зажмурился и погрузился в солнечные ванны.
Прицел сенбона, въевшийся в чувства за три дня, ясно ощущался с севера. Эбису зыркнул в том направлении. Колокольчики. А Генма точно сидит на месте. Даже чакра не сдвинулась, никаких клонов и техник. Невроз. Лишённый очков шиноби пообещал себе, что всё придёт в норму, когда он вернётся в деревню, освободится от неприятного общества и вернёт себе атрибут экипировки. Тогда он успокоится. Два Генмы?!
Эбису не утерпел и вытаращился. Один. Снова закрыл глаза и расслабился, принялся целенаправленно игнорировать тревожащее чувство. "Клоны" Ширануи и его сенбона мерещились со всех сторон, иногда по нескольку сразу. Эбису казалось, что даже волосинки на голове становятся дыбом, одна отдельно от другой, тревога мимо воли струится по позвоночнику, живот начинает чесаться. И бок. И нога. Элитный шиноби незаметно почесал ладонь. Потом непринуждённым ленивым движением почесал нос. Потом начал весь ожесточённо чесаться, и на миг ему показалось, что он сидит в муравейнике. Вскочил, оглянулся.
Хатаке оторвал голову от порнографии.
Эбису стало не по себе, стыдно. Сделал вид, что ненароком уснул, моргнул дважды, дёрнул плечом и сел обратно. Проклятая берёза. Проклятый Генма.
На некоторое время невроз улёгся. Стало снова приятно на гостеприимном живом ковре, под шелестящим, колышущим ветвями деревом. Сенбон. Два. Три. Эбису сошёл с ума. Хорошо, рехнуться есть от чего, три Генмы это не шутка, ни одна Коноха не выдержит. А что, если три штуки Ширануи Генмы бегают по поляне среди ромашек и весело размахивают руками? Эбису очень понравилась картина. Он достал из рюкзака свиток, карандаш и принялся набрасывать. Ромашковое поле, как море, казалось шёлковым на вид. Высокое солнце лучистым и очень тёплым. И три ойнина, взявшись за руки, бежали через этот шёлк, запрокинув кверху лица, сияя желтыми глазами, улыбаясь великому светилу. Эбису задумался и слегка прорисовал у солнца свои черты. Потом добавил очки и снисходительную загадочную улыбку.
Потом дорисовал с краю берёзу и Какаши с Ичей.
Чего-то не хватало. Элитный педагог сдвинул брови в напряжённом раздумии и понял, сенбона. Без него картина была совершенной. Эбису почувствовал себя довольным и отомщённым, пусть же знает проклятая железка, как хорош без неё мир. Сунул свиток обратно в рюкзак, сложил руки на груди и закрыл глаза, подставил невидимому солнцу свою улыбку. Шизофрения легонько поскреблась по щеке, пощекотала шею, Эбису продолжал быть счастливым. У него под поясницей неоспоримое доказательство всемирного торжества ромашек над сенбонами.
Радостный спец-педагог решил немного пройтись, ждать ведь ещё долго.
- Какаши, я прогуляюсь на часик? - попросил капитана.
Хатаке едва заметно кивнул.
Эбису подхватился и широкими шагами направился через орешник и берёзовый светлый лес. Солнце играло на белых стволах, кралось яркими бликами, струилось лучами, пронизывая, наполняя лес. Тёплый ветерок играл на этой солнечной арфе восхитительную сонату, и Эбису слышал её глубоко внутри себя, широко размахивая руками, вдыхая полной грудью. Ни единого Генмы вокруг! Вот как называется счастье.
- Не слишком ли?
Ойнину казалось, что Какаши полностью ушёл в Ичу. Но так бывало всегда, слов не слышит, а шелохнись в радиусе километра - заметит.
- Добровольный обход по периметру, - нашёл себе оправдание Ширануи.
Хатаке никогда не спорит, был бы против, оборвал бы само баловство. Генма переполз через прогалину, залез в рюкзак Эбису и вытащил свиток. Развернул. Хмыкнул.
- Ты удачно получился.
- Ма? - оторвался Какаши от увлекательной слежки за кондитером, который всё равно окажется непричастен к убийству Акеми.
Генма пропятился к нему на корточках и показал творение напарника.
- А это кто? - ткнул белый палец в троих шиноби.
- Эбису, я и Химера, - тут же решил ойнин, - невод тащим. Видишь рябь на воде?
- А я на берегу сижу, - согласился Какаши.
- Как всегда, оставили костёр делать, а ты читаешь.
Хатаке рассмеялся.
- А это Сандайме смотрит, как мы "границу с Туманом патрулируем" и кривится, - указал Генма сенбоном на солнце. - Даже окно как в Резиденции.
- А лица у вас почему одинаковые? - с подозрением спросил Шаринган.
- Так он не умеет разные рисовать, - убеждённо заявил Ширануи, - смотри, у тебя такое же, только маской прикрыто.
Какаши хмыкнул, почесал макушку.
- Эбису в отпуск хочет, - решил капитан.
- И нарисовал сказку про золотую рыбку, - согласился с ним Генма. - Давай рыбку дорисуем?
Какаши достал свой карандаш, подточил кунаем и пририсовал половину рыбины, выглядывающую из рябой воды. Потом задумался, провёл аккуратную черту, отмечая среднего шиноби сенбоном. Пририсовал отставшему дальнему очки и замер. Смотрел на участок довольного лица последнего, ближайшего, который, словно Джаконда, хранил свою тайну. Слегка разлохматил и тем удовольствовался.
- Слушай, у Эбису кошки случаем не было? - поинтересовался Генма, вспоминая свою теорию о призраках.
- Не знаю, - Какаши уже наскучило копаться в чужих мечтах, и он вернулся к расследованию убийства проститутки.
Ойнин заглянул в книгу, пробежался глазами наискось.
- Ича-Ича сам её убил, - проворчал Хатаке.
- Ты уверен? - удивился Генма.
Шаринган кивнул.
- На него воздействовали техникой, и он считает, что всю ночь провёл у своего друга. А этого друга теперь подозревают в убийстве, но он молчит, не хочет выдавать Ичу.
- Здорово, - резюмировал Ширануи. - Надо будет почитать.
Ещё раз полюбовался рисунком, свернул и вернул на место. Есть не хотелось, ягод не осталось, дремать надоело, Эбису сбежал. Генма чувствовал себя осиротевшим. Тоскливо взглянул на Хатаке. Массаж шеи, чтоль, предложить? Или иглоукалывание?
- Сходи посмотри, куда он делся, - велел капитан, чуя, что стальному товарищу ойнина неймётся.
Генма кивнул, собрал разбросанные иглы, смотал леску, рассовал по карманам и углубился в лес. Чакры Эбису не ощущалось.
Элитный наставник растянулся на берегу небольшого ручья, прислушиваясь к бормотанию чистой, сладкой воды. Васильковая синева разбивалась на части, осколки и брызги, рассыпалась до белизны, оставляя радостное весёлое журчание, почти смех. Птицы чирикали в низко спускающихся ветках, перелетали, шумели, возмущались его присутствием. Шиноби наслаждался безгенмием. Тёплой землёй, живым шёлком травы, едва слышной вознёй мелких жучков.
Вдали от сенбона нервы спец-педагога пришли в блаженную расслабленность, в которой и пребывали уже продолжительное время. Солнце начало клониться к закату. Всё ещё тёплое, но уже алеющее, румяное, будто стеснялось висеть в безоблачном небе у всех на виду.
В шею кольнуло. Эбису расширил глаза. Знакомое онемение овладело телом. Генма показался из-за деревьев, зловещий, надменный, жёлтые глаза не скрывали угрозы. Презрительно оглядел растянувшегося у его ног джоунина. Постоял, обдумывая.
Эбису напрочь отказывался понимать его поведение. Хатаке, небось, уже хватился. Пора ловушки ставить, ужинать, показаться живыми на глаза капитану. Не до сомнительных шуточек. Но Ширануи и не выглядел склонным шутить. Присел, в хищных глазах сияло любопытство. Чего не видел? Шиноби в униформе?
Кажется, именно это и смущало ойнина, который принялся отстёгивать стальные щитки. Ладно очки упёр. А это к чему? Кривая логики Ширануи завернулась мёртвой петлёй. Сенбон нервно подрагивал во рту. За щитками последовало крепление нагрудника, который Генма стащил с него не без труда. Потом водолазка аккуратно, дабы не потревожить блокирующую моторику иглу, сползла вверх и перевалила через голову Эбису. Элитный шиноби спиной почувствовал нехорошее. Все слова, которые наполнили его рот сарказмом по поводу детского сада в рядах Ансацу Сандзюцу, никак не хотели озвучиваться. Но Генма прекрасно прочитал невысказанные упрёки в глубоких чёрных глазах и усмехнулся. "Ты-даже-не-представляешь-насколько" сверкнула на солнце стальная игла. Эбису действительно не понимал. Его разум отказывался находить мотивацию подобных действий.
Ширануи тем временем намочил его водолазку в ручье и принялся капать на лицо, шею и грудь, наблюдая за выражением глаз. Дорвался. Холодная вода была неприятна, капли щекотали кожу. Эбису пытался морщиться, но единственное, что у него получалось - суровый недовольный взгляд. Генму это порядком веселило, уголок губ, как раз тот, что с иглой, приподнялся. Выражение лица сделалось довольное.
Ойнин огляделся по сторонам, ища, чем бы ещё помучить беспомощного шиноби. Ничего серьёзней травинок рядом не обнаружилось. Ширануи оторвал стебелёк, принялся щекотать. Смех так и брызнул из Эбису. Ками! Это ребёнок! Это второй Конохамару! Опытный джоунин вполне был способен подавить подобные ощущения, но тот восторг, который вызвал в Генме его смех, Эбису умилял до глубины души. Он смеялся искренне и не столько от щекотки, сколько от сияющих счастливых глаз Генмы, мягкого, довольного выражения лица. Эбису поймал себя на мысли, что этому Тигру можно простить всё за одну непосредственность и чистый восторг. В мире, переполненном жестокостью и смертью, где высшим искусством считается умение убивать, кто-то ещё способен стремиться к пониманию.
Глаза Эбису распахнулись широко и доверчиво. Он собирался мириться на увлекательном языке ощущений, который Генма сумел подобрать. Поток слов и мыслей сменил направление.
Ширануи это заметил, и принялся легонько чертить иголкой по коже элитного педагога. Сенбон умел быть не только грозным и смертельным. Эбису захотелось закрыть глаза. Было приятно, и он признавал это. Щекотно, легко и приятно. Как струйка бегущей по камням говорливой воды. Расслабляло, успокаивало. Сенбон мог наполнить напряжением и опаской, мог доверием и расслабленностью. Мог всё. Но к чему стремился? Золотистые глаза смеялись. Не над Эбису, а вместе с ним. Читали его удивление, доверие и открытость. Понимание. Удовольствие этих открытий. Читали и делали свои золотистые выводы.
Игла спустилась ниже, дразня кожу живота, взгляд тигриных глаз стал лукавым и хитрым. Эбису внутренне напрягся. Посуровел. Ну вот, его доверием воспользовались. Генма вздохнул, словно спец-джоунин был глупым непонятливым ребёнком. Расстегнул и стащил с себя нагрудник, улёгся поверх Эбису, сложил ладони у него на груди и положил на них подбородок. Медовая желтизна уставилась на элитного педагога в упор, испытующе. Шиноби ощущал тепло тела Генмы, живое, совсем не такое, как от солнца, волнующее. И его тело тянулось к этому теплу, пульсировало, отзывалось тяжестью в паху. Эбису чувствовал себя беспомощным, преданным самим собой и всем окружающим миром. Единственное, что его удерживало от позора - навыки шиноби. Единственное, на чём держалась его честь - выправка. А сам он?
Золотистые глаза смотрели с явным укором. Сенбон шелохнулся, обвёл губы Эбису по краю.
Элитный джоунин задумался. Ведь может такое быть, что для Генмы не существует тех ограничений, которые Эбису установил самому себе? И с его точки зрения не происходит ничего более серьёзного, чем игра с каплями воды? Ничего, нарушающего дружелюбие и понимание. Совершенно естественные и добровольные реакции, как смех на щекотку. Хочешь, играй, не хочешь, не играй, спрячься в скорлупу навыков, как обычно прячешься за очки.
Эбису поборол внутреннюю робость. Было что-то приятное в этом торжестве над самим собой. Горькое, острое, саркастичное и.. живое. Его член твердел, поднимался, упираясь в тёплый живот Генмы. Элитный наставник смотрел в жёлтые глаза, признавая свои реакции и желания. И убеждения, которые никуда не исчезли. Ойнин выковырял его из ракушки, но даже если сенбон вскроет все вены и нервы на его теле, Эбису не разделит свою душу. Не обманет Генму, выдавая глубокую искреннюю благодарность за нечто большее. Ширануи прекрасен. И тем менее следует осквернять красоту ложью.
Генма удовлетворился достигнутым результатом, поднялся, вытащил из шеи Эбису сенбон, потыкал в одному ему ведомые места и отошёл. Спец-джоунин с трудом приподнялся, сел. Странно, но боли не ощущалось. Зябко провёл по плечам, будто замёрз, с тоской поглядел на мокрую водолазку. Не впервые одежде на нём сохнуть. Надел, неприятную и холодную, приладил на место нагрудник, закрепил защитные пластины. Ойнин наблюдал за его сборами со стороны. Жёлтые глаза больше ничего не выражали, и Эбису где-то очень глубоко было жаль, что их удивительный тёплый свет потух, спрятался в янтарные глубины. Но ведь он там?
Сам Ширануи одевать обратно стальную облатку не собирался, ухватил за лямку и потащил в направлении места стоянки. Солнце спустилось совсем низко, едва освещая рощу. Тени деревьев сплелись, тёмные, бархатистые, казалось, упадут - и уже ничем не отчистить, как копоть взрыва. Так и останутся чернильными пятнами. Эбису молча шагал за Генмой, размышляя над субъективностью и условностями. Добро и зло по сути тоже условности. Но это понимание рушило весь его мир.
Какаши продолжал сидеть с книгой в руках, пытаясь разглядеть в полутьме иероглифы. Удивлённо глянул на Генму, который швырнул нагрудник на свой рюкзак и устало опустился рядом, прислонился спиной к берёзе. Эбису попятился, чувствуя вину за опоздание. Принялся поспешно и молча устанавливать ловушки. Хатаке спрятал Ичу, взялся ему помогать. Леска привычно ложилась под печати, цеплялась за крючки и натягивалась, плотно прижимаясь к стволу. Эбису казалось, что он строит какую-то свою систему ценностей, и что достаточно составить её правильно - она будет одним из миллиона рабочих вариантов. От этого было не по себе.
Луна была бледной, почти голубой, пряталась в редкой листве, выжидая чего-то. От неё веяло холодом, чёрными тенями и ночными шорохами. Инеевый свет заливал прогалину беспокойным ожиданием, подсвечивал берёзовые стволы, создавая яркий контраст. Волосы Какаши серебрились, шевелились рваными прядями, жили своей жизнью. Сам Хатаке закутался в плащ и сидел в высокой траве, как в засаде. Они с луной не доверяли друг другу. Угольный глаз сердито сверлил ночное светило, отвечавшее ему показным равнодушием, но не решавшееся покинуть своего укрытия.
Так и сидели.
Шаринган обнаружил у себя на колене дочитанный Н-ный раз томик Ичи, потянулся, едва не выронив из руки онигири. Удивлённо уставился на продукт. Так и не ужинал? Желудок отчётливо был пуст, но аппетит не приходил. Хатаке привычно заставил себя откусить и прожевать рис. Одними таблетками здоров не будешь, подсказывал ему разум. Обладателю тысячи дзюцу который раз хотелось проигнорировать логику и впасть в беспамятство.
Луна настороженно кралась по берёзовым веткам, опасаясь, что он заметит её движение. Хатаке вздохнул. Серебристый холодный свет наполнял его изнутри, вот такой же синей, чёрно-инеевой ночью, танцующими тенями, белыми бликами. Хотелось прижаться к тёплому кусочку памяти и верить, что он нужен. Даже если проваливает миссии. Что кому-то важно, чтобы он вернулся, и не зря именно он возвращается. Хотя бы раз не чувствовать себя виноватым за то, что до сих пор жив. Смотреть в глаза всем тем, кто потерял близких, прямо, не ёжиться, не искать себе оправданий.
Но он живёт без оправданий. Говорят, если шиноби вернулся живым из трудной миссии, везучий тот, кто его ждал. Какаши никто не ждёт, но он всё равно возвращается. Прямо хоть в деревню не ходи. Разбей палатку на полигоне и там сиди, чтобы не встречаться взглядами.
Хандра. С ним часто случается после провалов. Кто бы знал, как болезненно Шаринган переживает свои ошибки. И как много их накопилось. Но он должен тянуть этот груз, должен всем тем, кого не уберёг, или же просто выдумывает себе такое искупление, хватается за него и снова лезет к Кьюби в зубы.
Эбису сердито перевернулся, словно бледный свет мешал ему спать.
Какаши снова нащупал в своей руке онигири, укоризненно на него взглянул. Рис не находил оригинальных объяснений факту собственного присутствия. И был совсем не такой, как у Химеры. Что-то глубокое и необъяснимое тянуло Копирующего ниндзя к этому бывалому шиноби. Тоска по отцу и сенсею нашла себе выход. Химера был именно таким, жизнерадостным, уверенным, твёрдым. Не подчинённый и не лидер... Змеелев. Он был собой, куда его ни поставь. Назначь хоть Хокаге, хоть дежурным на ворота, носитель львиной маски останется самим собой, в нём ничего не изменится, привычки, манеры, обращение.
Какаши набрал полную горсть лунного света.
Элитный педагог не пытался притвориться спящим, его тоже что-то беспокоило.
Луна приготовилась к прыжку, подобралась и замахала невидимым в темноте хвостом. Какаши уставился в небо. Хотелось чего-то, чего он сам не понимал и не знал, где искать. Всё, что сложилось в его жизни, было правильным и логичным, кроме смертей. Но, может, именно они уносили с собой по кусочкам его душу?
В холодном свете дрожали листья. Мелко шептали свои оправдания оставаться на ветке. Придёт осень. К Какаши она тоже придёт, и вполне могла случиться вчера. Но не случилась. Кто-то очень везучий, хотелось в это верить, шептать, как защитную мантру, прыгнуть первым, отгоняя голодное светило от чьего-то спокойствия, уверенности в том, что Какаши вернётся. Но луна смотрела холодными глазами и знала, что его никто не ждёт, скалилась и пряталась от Чидори.
Хатаке вздохнул, засунул в рот остатки ужина, развернул спальник и улёгся, вытянувшись в траве. Закрыл глаза. Прыгай. А сам задвинул тяжёлые шторы, выключил свет, приказывая себе уснуть. Луна очень удивилась наступившей темноте, испуганно заозиралась и исчезла.
Песок был относительно спокойным, мягким и заметно покачивался, будто плыл по воздуху. Стало легче дышать. Руки и ноги болтались, Химера не решался шевелиться и подавать признаки жизни. Цепочка сильных источников чакры приблизилась и осталась высоко вверху. Затем позади. Шум бури утих, вытеснился звуками ночной деревни. Шаги, неизменно сопровождавшие движение, не были его шагами. Тихие, лёгкие. Ирука засомневался, оставляют ли они на песке следы.
Было любопытно, который час, как быстро его перенёс через пустыню шторм, но сталкиваться с необходимостью отвечать на вопросы излишне. Шпион удовлетворился ощущением глубокой ночи. Темнота окон почти ощущалась израненной кожей. Чакра лилась оттуда яркая, спокойная. Шиноби Сунагакуре отдыхали от ежедневных забот в своих домах.
Ирука отметил поворот, считал лёгкие шаги. Казалось, его тащит сам песок, как покорная собака за хозяином. Справа хлопнула дверь, громко выругался пьяный голос. Оборвался на испуганной, полной ужаса ноте. Шиноби замер. Умино показалось, даже в стену вжался. А лёгкие шаги впереди были такими же тихими и почти печальными. За ними следовал только песок.
Но вот и они прекратились. Ирука почувствовал, что опускается, а затем холод широкого каменного крыльца. Робкий стук. И снова шаги, удаляющиеся. Рискнул приоткрыть глаз. Прямо перед его носом открылась дверь, на крыльцо ступила женская нога в босоножке, раздался громкий визг, и тут же его принялись тормошить. Химера снова зажмурился. Словно в бурю вернулся. Затопало, ещё несколько человек выскочили наружу, окружили его, перевернули на нечто напоминающее носилки, подняли.
- Кого это угораздило? - встревоженный мужской голос раздался над самой головой. Ируку понесли куда-то внутрь здания.
- Сложно сказать, он в таком состоянии, - сдавленно отозвалась сбоку женщина.
- Будто из бури выполз, - пробормотал второй носильщик.
- А сюда он как дополз? - засомневался первый.
- И в дверь постучал.
- А может, это...
Шиноби притихли, и Умино мог поклясться, что переглянулись. Его опять подозревают? Знать бы ещё, в чём. Рискнул тихо застонать, повернуть набок голову. Видимо, лицо прототипа было сильно повреждено ветром и песком, слабо узнаваемо. Ирука сделал слабую попытку собрать чакру.
- Монстр, - шептали над его головой.
- Скольких уже убил, двоих только на этой неделе?
- Двоих, - согласилась женщина. - Хироши настаивает на том, чтоб встречать меня с дежурства.
- И я бы настаивал, - поддержал мужчина.
Для монстра Ируку тащили не связанным и вовсе не к ближайшему посту АНБУ. Из чего безликий засланец сделал вывод, что речь идёт не о нём. Джоунин, пошутивший накануне днём об уродах в Конохе, покривил душой, в Суне их не меньше.
Запахло стерильностью и лекарствами. Больница, значит. Оставшийся неизвестным повелитель песка притащил его именно сюда. Но почему ушёл? Сунагакуре так и кишела тайнами. Дальнейшие размышления оборвало не слишком бережное перемещение на холодный стол и ещё менее бережное купание в антисептике. Не шипеть от боли в песчаной буре было легче, там просто некогда обращать внимание на каждый ушиб. Тут же кроме горящего и саднящего тела ничего не осталось. Дыхание санитаров. Запахи крови, песка и обеззараживающей жидкости.
Марлевый тампон бережно обошёл глаза, обдал жгучим запахом слизистую носа. Ирука постарался не чихнуть. И всё же задерживать дыхание было нельзя, если хочет продолжать оставаться без сознания. Очищенная кожа быстро сохла, пыталась сморщиться и сбежать с чужого лица. Оставить пустым.
Его приподняли, снимая жилет джоунина Сунагакуре. Лохмотья, оставшиеся от остальной одежды, с громким треском разорвали, вытащили из-под чужого Ируке тела. Заныли чужие ушибы и ссадины. Медленно восстанавливалась чужая чакра, наполняя суставы тёплой щекочущей усталостью.
Дежурные санитары принялись работать втроём, очищая, смазывая чем-то дурно пахнущим, но греющим и видимо целительным, и перебинтовывая Ируку. Ладно хоть не навозом. Обсуждали при этом чей-то декрет, пятерых детей, бестолковость и семейные неурядицы. Взяли анализ крови, легонько кольнув. Ввели какой-то препарат, наполнивший болью и онемением всё плечо. Наконец, перевалили на каталку, накрыли простынью и повезли "в пятую в том крыле".
Каталка подпрыгивала на всех порогах, неизвестно для чего присутствующих в больнице, с дребезжанием совершала повороты, будто старая арба, гружёная ящиками с металлоломом. Ирука вспомнил, что, согласно прикрытию на эту миссию, он как раз везёт негодное вышедшее из обращение оружие, собранное генинами на полигонах и в лесах, в кузницу на перековку. Хлопнула дверь, его вкатили в узкий проём, подкатили к больничной койке, сгрузили, и, наконец, оставили в покое. Арба прогремела, выезжая за дверь.
Умино приоткрыл глаза. В кромешной темноте палаты он находился один. Свет, видимый в окошко в двери, только раздражал, мешая привыкнуть. Там, где точно было окно, судя по едва уловимому движению воздуха, царила непроглядная тьма. Облака песка и пыли застлали луну. Поистине скрытая в песке деревня. Который же час? Вопрос был донельзя насущным.
Цепочка благоприятный событий грозила в любой момент оборваться.
Ирука пошевелился, ириониндзюцу сделали своё дело, тело слушалось. Внутренних повреждений не ощущалось, переломов тоже. Неоднократные сильные ушибы всё ещё отдавались болью. Свесил ноги. Вопрос номер один: одежда. Прокрался к двери, прислушался. В коридоре было тихо. В палатах спали выздоравливающие шиноби. Медсестра дежурила в конце коридора. Химера приоткрыл дверь и высунул забинтованную голову наружу. Куноичи в белом халате читала развёрнутую на столе книгу, подперев голову рукой. Скрыл чакру. Бесшумно ступая, добрался до соседней двери, сунулся внутрь. Присутствие способно потревожить шиноби, что на корню отметало попытку набега на гардероб больных.
В ординаторской темно и пусто. Умино сосредоточился на чакре, применявшей к нему ириониндюцу, и использовал технику хамелеона. Процесс прошёл почти безболезненно, если не считать подгибающиеся коленки и рябь в глазах. Туман разошёлся. Химера неодобрительно уставился на грудь второго размера с крупными розовыми сосками. Куноичи. Бывало и хуже. Стараясь не разглядывать собственное тело, сжал в кулаки тонкие пальчики с длинными овальными ноготками, помахал ногами, проверяя навыки тайдзюцу. Определённо неплохой вариант. Тело было гибким, проворным и достаточно сильным. Отыскал белый халат, надел, порылся в шкафах, обнаружил босоножки, примерял. Подошли. Каблук высоковат, но нежными босыми ножками по крышам далеко не уйдёшь. Пушистые светлые волосы слабоваты, крашеные? За отсутствием резинки заплёл в косу, вплёл бинт, завязал буклей. В карман сунул пару скальпелей и ножницы. Порылся в столе, обнаружил успокоительное, бросил обратно. Открыл шкаф с прозрачными дверцами, вынул сначала одну коробку, затем другую. Транквилизатор всё же обнаружился. Ирука зарядил его в четыре шприца, примотал куском эластичного бинта к бедру и почувствовал себя уверенней.
Отодвинул окно, открывая дорогу порывам штормового пыльного ветра. Взобрался на подоконник, прислушался. Глухо гудела буря, словно за горизонтом, недовольно и угрожающе, изредка пробегали по неотложным делам шиноби. Ирука осторожно ступил на карниз, силясь удержаться на каблуках. Вжался в стекло, сделал шаг вправо, примерился, сконцентрировал в ногах чакру и прыгнул на соседнее окно. Два осторожных шага по узкому карнизу и снова прыжок. Ещё один. Внизу заблестела черепица, Ирука облегчённо спрыгнул, стараясь наделать как можно меньше шуму. Замер, прислушался. Ветер пытался содрать с него лёгкий халатик, песчаное чудовище ревело за стенами деревни, в ярости, что его не пускают внутрь, не позволяют сорвать крыши, разметать стены и обрушить кипящую массу песка и ледяного воздуха на головы жителей.
Пробрался по черепице до самого края, укрылся от ветра, низко пригнулся и осторожно пробежал вдоль. Каблуки предательски постукивали. Умино морщился от каждого звука, старался ступать на пальцы. Собрался, прыгнул, перемахивая улочку, тем же образом преодолел ещё один отрезок пути.
Самое высокое здание маячило в центре. Лазутчик решил добраться до него и попытаться определить местонаходение резиденции Кадзекаге. Два десятка крыш промелькнули довольно однообразно, несколько раз пришлось останавливаться и дожидаться, пока случайный прохожий скроется из виду. Было бы здорово полностью спрятать чакру и превратиться в неуловимую тень, но в такой ветер, в темноте и неудобной обуви это грозило свёрнутой шеей и сломанными ногами.
Высокое здание охранялось. Четверо часовых равнодушно зевали на самой крыше, досадуя на погоду и позднее дежурство. Ирука решил, что это и есть резиденция, а огромный иероглиф, нечитабельный в темноте, должен означать "ветер".
Ловко слез по водосточной трубе, умудрившись не оборвать её своим скромным весом, замер на уровне второго этажа и горько пожалел об отсутствии куная и лески. Проникновение было за рамками возможного. Ирука вздохнул, спустился на землю, отряхнул перепачканный пылью халат, и решительным шагом направился ко входу.
Двое АНБУ немедленно преградили ему дорогу. Элитное подразделение Суны масками не баловалось.
- Вы кто? - грозно вопросил старший в карауле.
- Намахагэ**, - сердито ответил Ирука, пытаясь его обойти. Голос звонкий, знакомый, и тем удивительней слышать его от себя.
- Там что-то случилось? - уже менее уверенно, но всё же пытался прояснить ситуацию дежурный.
Умино вспомнил разговор санитаров.
- Монстрик брыкается, - сказал равнодушно. - Сами успокаивать пойдёте или меня пропустите? - Приподнял полу халата, демонстрируя перевязь со шприцами.
Шиноби заржали.
- Ступай-ступай, так ему, поганцу, и надо, - сотрясаясь от смеха, джоунин убрался с его дороги.
Химера бодрым шагом нырнул внутрь здания, игнорируя ощутимое колыхание своих форм. Прошёл по коридору, стараясь не сбавлять темпа и не вызвать подозрений. Поднялся по лестнице. Извините, Вы не подскажите, где тут хранят секретные свитки? Я не местный. Умино мысленно ухмыльнулся. Прижался спиной к стене, выглянул. Грудь ужасно мешала.
- Эй! - позвал вынырнувшего из бокового коридора чунина. - Кадзекаге велел принести отчёты по миссиям за неделю.
- Чего? - удивился шиноби.
- Отчёты по миссиям за неделю, - Умино развёл руками, словно попугай, заучивший неизвестное слово.
Сотрудник штаба недоверчиво оглядел его с головы до ног.
- Прямо домой нести?
- В кабинет, идиот, Хо... Кадзекаге по-твоему вечно спать будет?
Сарутоби-сама больше четырёх часов сна в сутки себе не позволял.
Чунин, наконец, кивнул и скрылся обратно в коридор. Ирука отследил его шаги, мысленно отметил поворот, тихонько скользнул следом. Объект внимательной слежки уже спускался по другой лестнице. Химера не решился выпустить его из виду, скрыл чакру, раззулся и направился следом. Пришлось спуститься на два этажа вниз, пропетлять по коридорам, замереть за широкой массивной дверью. Ирука достаточно времени провёл в архиве Конохи, чтобы опознать его здесь. Отступил за дверь, чуть дальше, чтобы не столкнуться с выходящим чунином.
Живот скрутило позывом ноющей боли. Химера выпучил от удивления глаза. Не ел же ничего. Но тело воспринимать подобные доводы не желало, скручиваясь в тугой узел. Перед глазами поплыли круги. Лазутчик проанализировал своё состояние, сунул руку в карман, провёл пальцем по скальпелю, но никаких следов техники не обнаружил. Активировать чакру и пытаться умерить боль было крайне опасно. Тем временем чунин покинул архив, закрыл за собой массивную дверь, заспешил обратно. Скрючившись, прижимая ладони к животу, Химера старался как можно незаметней следовать за ним. Загадка собственного состояния отходила на второй план. Через все коридоры назад, под лестницей пришлось переждать двух спускающихся шиноби, скривиться от адской боли и всё же перемахнуть через перила, подтянуться вверх.
Чунин уже свернул в другой коридор резиденции-муравейника. Ирука на цыпочках прошёл следом, выглянул из-за угла. Любопытный бюст немедленно высунулся тоже. Чакра шиноби ощущалась за дверью. Лазутчик поспешно нырнул в другой коридор, надеясь, что, выходя, чунин воспользуется тем же.
Дверь открылась, объект внимательной слежки направился прямо к Ируке.
- Что Вы... - успел произнести, когда в его бедро резко вонзился шприц, и добрая куноичи-медик ввела лошадиную дозу транквилизатора.
Химера вздохнул. Подхватил обмякшее тело, поволок в кабинет Кадзекаге. Огляделся.
Просторная комната с огромными окнами от самого пола до потолка была полна шкафов с книгами и свитками. На стене висела огромная политическая карта. Бархатистые зелёные панели, деревянный стол под окном и большой напольный вазон. Ирука задумался, подволок спящего шиноби к столу, усадил в мягкое кожаное кресло, раскрыл злополучные отчёты за неделю и аккуратно опустил на них лицом. Чунин широко раскрыл рот и захрапел, пуская слюну на документы. Химера умилился результатами своего труда, скривился от очередного приступа боли, съёжился и принялся переворачивать комнату в поисках нужного свитка. В темноте это представляло сложность. Умино задумался, покосился на чунина и рискнул включить свет. Деревня за окном тут же утонула в непроглядной тьме.
Свиток отказывался находиться, время шло, тревожно и шелковисто шепталось в песочных часах. Ирука случайно задержал взгляд на фотографиях молодой женщины и троих детей. У Кадзекаге есть семья. Это выглядело неожиданно. И семья казалась довольно молодой. Сколько лет владыке скрытого селения?
Вопрос о том, куда этот владыка положит секретный свиток, был более насущным. Архиву, где шастают безалаберные чунины, не доверит. Тайник в собственной резиденции тоже отпадал, свои же выследят и сопрут. Ирука посовал скальпель между шкафами и стеной, но прилегали они плотно. Провёл ладонями по карте. Что-то проглядывало сквозь цветную бумагу. Ирука частенько копировал испорченные пролитым чаем отчёты джоунинов, приложив к окну два слоя бумаги. Поддел кончиком скальпеля тонкую карту. Действительно странно, обычно такие вещи выполняют из толстой бумаги, чтобы делать отметки. Да и свиток прятать было бы удобнее. Чунин принюхался к выглянувшему уголку свитка, лизнул.
Бумага была слишком новой. Ирука похолодел, старательно облизал отодранный угол и приклеил на место. Заметался по комнате. Если под картой фальшивка, то оригинал обязательно должен быть здесь! Куда было бы самым разумным спрятать? Одинокий вазон вызвал подозрения. Химера тщательно обследовал горшок, но ничего не обнаружил. Сел на пол, боль давала о себе знать. Да что ж за проклятие. Неужели его в бурю животом приложило? Судя по ощущениям, все кишки разворочены.
Мысленно костеря медиков Сунагакуре, Ирука вернулся к состоянию пленника. И тут ему в глаза бросилась фотография женщины. Рамка была значительно толще соседней, с которой улыбались трое малышей. Скальпель торжествующе блеснул в тонких наманикюренных пальцах, порядком грязных от путешествия по крышам и копания в пыли. Поддел металлические зажимы, отогнул, аккуратно подковырнул тонкую деревянную дощечку. Сложенный во много раз свиток мгновенно выпал из своего тесного заточения, едва только не принялся кашлять, стонать и потирать бумажные рёбра.
Ирука немедленно развернул его, бегло убедился в подлинности, приладил дощечку на место, закрепил скобы, сунул бумажку под набедренную перевязь и быстро выскользнул из кабинета. Спящий чунин создаст достаточно шуму, чтобы его не хватились. Пока несчастного приведут в сознание, гоняться будет уже не за кем.
Лазутчик перестал скрываться, метнулся к лестнице, спустился на первый этаж, добежал до крайнего поворота и остановился, чтобы надеть босоножки. Каблуки уверенно застучали по каменному полу, Ирука сунул руки в карманы халата и скучающим взглядом скользнул мимо дежурных.
- Ну как монстрик? - ухмыльнулся шиноби.
- Извела весь арсенал, - холодно ответил Ирука, проходя мимо.
Резиденция осталась позади, пыльная тьма окружила, охватила и едва не замурлыкала утробно и хищно. Химера дошагал до ближайшего переулка, прижался к стене здания, огляделся по сторонам. Деревня наглухо захлопнула ставни и двери, смотрела тревожные сны.
Скользнул вверх по стене, забрался на крышу и со всех ног пустился к воротам, не сильно беспокоясь о скрытности. Живот свело невыносимой судорогой, Умино решил, что его проклял вдогонку Баки лютой карой. И даже принёс в жертву духам пустыни дежурившего у ворот чунина на том самом месте, с которого лазутчик оглядывал окрестности этим вечером.
Химера едва не сорвался с крыши. Приложил ладонь к животу, локализируя разлагающийся заживо орган. Пропустил ириочакру. Наступило поистине блаженное облегчение. По ноге заструилось тёплое и вязкое. Химера решил, что обоссался от удовольствия, звонко хохотнул. Чакру следовало беречь, ириониндзюцу едят её тоннами, а приключения последней ночи совсем измотали. И ещё предстоял обратный путь. Ирука ощутил, как тёплая струйка высыхает, собирая кожу. Не моча. Сунул руку между ног, покраснел от ушей до пят, отдёрнул. Пальцы окрасило красным. Как всё безумно и просто, у Умино начались месячные.
Менять форму было бессмысленно, следовало немедленно покинуть деревню, а не барахтаться в поисках мужской одежды. Химера тяжко застонал, вытер пальцы полой халата и продолжил путь по крышам, чувствуя, что оставляет за собой следы. Остановился, почесал ободранным ногтем тонкие светлые брови. Если его попытаются выследить по запаху, реакция поисковых животных на кипящие женские гормоны превысит приемлемую при поиске в несколько раз. Умино ободрился, сделал по деревне широкий круг, переместился через две крыши и рванул напрямик к воротам.
Разговаривать с АНБУ Песка от лица Баки было бы гораздо приятнее, но оный джоунин в белом халатике привлечёт чрезмерное внимание. Химера спрыгнул на землю и спешно направился к щели в громаде скал, заменявшей этой деревне ворота. Шиноби не заставили себя ждать. Командир группы открыл рот, уставился на испачканный кровью халат и спросил:
- Вы в порядке?
Ирука кивнул.
- Группа с границы с Туманом добиралась через бурю. Говорят, где-то ещё двое.
АНБУ застыли в ужасе.
- Через бурю? - недоверчиво переспросил лидер.
- Едва привела в чувство, к Кадзекаге попросился, - сердито ответил Умино. - Поищите под стенами, только сами не отходите далеко.
Шиноби понимающе закивали и исчезли в клубах песка и пыли.
Химера вздохнул. Он уже наелся песка достаточно, чтоб возненавидеть на всю оставшуюся жизнь. Прикрыл нос воротником халата, зашагал прочь от деревни, согнувшись от ветра.
Буря заметно утихала, сквозь кипящие клубы пробивался рассвет, окрашивая песчаное безумие в пурпурные тона. Ледяная крупа лезла в волосы, лицо и глаза, набивалась в уши, застревала под одеждой. Норовила пробраться в лёгкие и задушить вражеского лазутчика. Ветер то и дело сбивал с ног, тревожил ещё не зажившие ушибы. Единственное, что действительно волновало Химеру, это действие ириониндзюцу.
Эбису подхватился рано утром, едва рассвело. Бока болели от непрестанного верчения, конечности затекли. Шиноби обрадовался возможности размяться и взялся за разминирование территории. Какаши раздосадовано дёрнул носом.
Смотал леску, собрал скобы и крючки, прополз через орешник, аккуратно поддел кунаем дымовые бомбы. Убрав снаряжение в сумку, Эбису быстро зашагал прочь, намереваясь потренироваться вдали от чутких ушей Хатаке. Создал пару теневых клонов, поколотил себя в спарринге, выиграл у себя метание сюрикенов, дважды, проиграл себе фехтование катаной тоже дважды.
Пробежался до ручья, умылся, вспомнил, задумался. Не то чтобы он забывал. Но Генма ему точно не нравился. Тревожил мысли, отвлекал внимание, но не нравился ведь. Ширануи не тот человек, которому Эбису мог бы открыть душу. Впустить в свою жизнь. Тигр ветреный, несерьёзный, красивый, да, обаятельный. Но... посмотреть на него, полюбоваться и отойти в сторону. Что элитный шиноби и сделал. Отошёл.
Аппетит проснулся, Эбису с удовольствием прибежал обратно и принялся за завтрак. Генма уже куда-то исчез. Хатаке лениво валялся на траве, глядел в прохладное утреннее небо. Проглотив последний онигири, элитный наставник сунулся в рюкзак в поисках чем бы заняться, достал сюрикены, разложил, принялся наводить бритвенную остроту, проверяя на травинках. Тонкий напильник мягко напевал, мурлыкал, убаюкивал сталь своей колыбельной. Эбису проверил ширину лезвия на солнце, отогнувшись далеко назад из тени дерева, коснулся зелёного стебля, удовлетворённо кивнул и взялся за следующий луч.
Генма вернулся, непривычно для себя хмурый. Спец-педагог одарил его удивлённым взглядом. Ширануи даже не взглянул в эту сторону. Продолжал сердито молчать. Убедившись, что не является причиной расстройства ойнина, Эбису вернулся к полировке.
Ширануи сначала что-то высматривал среди веток, потом забрался на дерево, переполз на соседнее, более тонкое, пригнул его своим весом и растянулся, зависнув над прогалиной. Тёмно-русые волосы шевелил редкий ветерок, рассыпая блестящим шёлком. На вид они были очень мягкими и приятными. Приглушенный облаками свет позволял наблюдать каждую деталь весьма отчётливо. Правильный овал лица, аккуратную линию носа, тёмные шнурочки бровей, короткие, но густые и пушистые ресницы. Эбису считал, замечая, что они вздрагивают каждые сорок-пятьдесят секунд.
Да и сама стройная, подтянутая фигура ойнина, развалившегося на тонком деревце, вызывала восхищение. Жаль, что он нисколько не нравится Эбису. Шиноби вынул новую стопку сюрикенов и продолжил своё занятие. К полудню материала для полировки не осталось, Какаши насобирал огромную кучу грибов, а Генма привлёк внимание пары птичек, вознамерившихся свить себе гнездо на его плече.
Элитный джоунин ещё раз обыскал свой рюкзак, привёл в идеальный порядок и наткнулся на свиток. Развернул. Из ромашек торчала маска Химеры. При этом все трое Генм испытали глубочайший шок, у одного встали дыбом волосы, у второго закатились глаза, а третий укололся сенбоном и замер в растерянности. Картинка повеселила Эбису, он взял карандаш, отмотал бумагу и задумался.
Рука сама набросала выгнувшийся тонкий ствол, разлёгшегося, подобно гибкому хищнику, ойнина, прикрытые глаза с пушистыми ресницами, мягкую линию губ, правильный нос, острую длинную иглу. Эбису нажал грифелем. Сколько человек целовало эти губы? Знало их влажную сладость, податливость. Чёрные глаза испуганно расширились, элитный шиноби зыркнул вверх, но над поляной Генмы уже не было. Смотал и спрятал рисунок. К чему такие мысли, если Ширануи всё равно ему нисколечки не мил? Вот и не следует интересоваться чужой личной жизнью.
Эбису посмотрел на грибы Хатаке. Обед придётся готовить, и рис с грибами довольно вкусное блюдо. Придвинулся, наколол кунаем сыроежку, начал снимать со шляпки кожицу.
Песчаные барханы оставались позади один за другим. Песок набился в босоножки, растёр до крови и продолжал мучить, шиноби не обращал на него внимания. Дюны растянулись горными цепями, раскалёнными, жадными, высасывали влагу и грозили впитать в себя одинокого путника. Грязное потное тело пахло непривычно и неприятно, привлекая всю местную живность от муравьёв до ящериц. Умино оглядывался в поисках крупных хищников, но те, видимо, предпочитали не охотиться днём. Шёл по наветренным пологим склонам, живой песок тут же заметал следы бесконечным прибоем.
Изредка появлялись на горизонте, медленно приближаясь, коричнево-кирпичные скалы, обрывистые и высокие, но их скудная тень не доставала до Ируки. Раскалённая желтизна блестела в глазах, гудела в воздухе, мешала координации.
Один день в пустыне это не много для джоунина. Где-то должен двигаться навстречу Баки со своей группой. И ещё много других отрядов Сунагакуре бороздили песчаное море во всех направлениях. Воизбежание подозрений их следовало всячески избегать. А потому Ирука таился, не рискуя изменить или полностью спрятать чакру.
Взбираться наверх вместе с песчаной волной гораздо легче, она подгоняет, поддерживает, увлекает измученные ступни. Но дальше двигаться приходится под углом, чтобы идти напрямую к тому самому участку границы, где группа Хатаке ожидает своего разведчика. Чёрно-жёлтая полосатая ящерица вытаращилась на Умино крохотными глазами, нервно задёргала свисающим горлом. Ядовитая, вспомнил Химера, отворачивая от неё усталое женское лицо. Равномерный темп движения, сильный, но далёкий от штормового ветер, песочного цвета рептилии и безжалостное солнце, достающее прямыми лучами в самый мозг. Такой дружной компанией Ирука двигался четыре часа на запад.
Светило находилось в районе всего одиннадцати, и отказывалось сдвинуться хоть на полчаса, настойчиво обманывая вражеского шиноби, когда на границе ощущения появились четыре чакры. Ирука чертыхнулся. Спрятал свою, переполз через гребень песчаной волны, лёг, завернув голову в халат, и задержал дыхание. Ласковый горячий прибой быстро скрыл его. Умино лежал неподвижно, следил за приближением незнакомого отряда, уповая, что его не заметили или не станут интересоваться. Минуты тянулись надрывным воплем лёгких и кружением светлячков в голове. Отряд не очень спешил, Химера сунул руку в карман, нащупал скальпель и проделал в слое песка небольшое отверстие, которое почти сразу же затянулось. Ещё двенадцать минут до следующего вдоха. Прототип попался живучий, это хоть как-то компенсировало остальные неудобства.
Опасность миновала, Ирука не стал дожидаться, пока шиноби полностью скроются из зоны ощутимости, выкарабкался из песка и продолжил двигаться без помощи чакры, пока не остался один на один с ящерицами и солнцем.
А ведь это всё - норма, практически рутина для АНБУ любой деревни. Ежедневные бесконечные миссии вроде этой, сражения, смерть, риск. Хорошо судить об эффективности, сидя в чистом прохладном штабе и досадуя на корявость иероглифов или неполный отчёт. Если бы хоть одна чунинская сволочь придралась к тому, что он не в состоянии указать какие-то детали, упущенные расплавленным в пустыне сознанием, убил бы. Её же собственным чунинским кунаем.
Химера порадовался, что отчитываться ему исключительно перед Сандайме. Припомнил мрачное лицо старика, снимавшего с него печать. У хамелеона нет лица. Но Ирука как-то не задумывается об этом, стареть ещё рано, а когда придёт время, Хокаге ему скажет, как он должен выглядеть отныне. Умино потренируется и привыкнет. Жизнь сотрудника штаба тоже не удручает, было бы желание быть полезным родной деревне, а способы везде найдутся. Химера свято в это верит и является тому ходячим доказательством.
Снова четыре чакры, не пустыня, а проходной двор. Ирука взлетел на бархан во весь дух, но прятаться погодил, только затаился. На расстоянии примерно километра нырнул в песок, закопался, выставив перед лицом руку со скальпелем. Эти прошли очень близко. Но даже в пустыне можно спрятаться. Проделал отверстие, сделал короткий вдох и снова замер. Всё ждал, что вот-вот его схватят за шиворот, выволокут из песка и потребуют объяснений. Обошлось.
Выполз, залёг, прижался. Задерживают продвижение. Босоножек остался в толще песка, видимо, ремешок не выдержал. Ирука запрыгал по горячему песку, как по сковородке, стараясь концентрировать в пальцах босой ноги чакру.
Сковородку даже крышкой накрыли. Голову нестерпимо жгло, Химера запереживал и натянул халат на макушку, правращаясь в ходячее пугало. Не виноват он, что в Суне вещи на улицах не валяются. Попасться в домашние ловушки со свитком на теле - перспектива похуже солнечного удара.
Ближе к полудню в духовке прибавили огня, песок перед глазами плыл, ящерицы матерились, тело продолжало двигаться с заданной скоростью, наплевав на солнце и его неадекватное положение на небе. Ирука свято верил, что пустыне будет конец, и продолжал раскачиваться на её волнах, абстрагируясь от жажды и температуры. Обгоревшая кожа раскраснелась и болела. Умино решил, что превращается в ящерицу, и пытался выучить их местный матерный диалект, переругивался со всеми встречными хвостатыми товарищами, обругал даже солнце и упрекнул в отсутствии хвоста.
И снова проклятые шиноби. Умино зарылся в песок, оставив снаружи только морду и глаза. Прошли далеко, нырять не пришлось. Куда они снуют? Вот отобрать у них пустыню - и негде будет сновать. Химера расхохотался, заражая смехом ящериц, вызывая эхо песочных дюн, и вся пустыня от края до края громко и раскатисто смеялась над своими шиноби. Не будет им больше песка.
Ирука от радости затанцевал и кувырком скатился со склона. Взобрался на следующий. Море волнуется раз, море волнуется два, вот сейчас он возьмёт и обманет это песочное море. Он не ящерица - он Умино Ирука, чунин скрытого Листа, у него даже есть хитай и жилет лиственного цвета. И хвостик. И даже не на заднице. А татуировки на плече нет, поэтому носит старомодные отцовские наплечники. То это тссссс! Какая тайна. Пустыня понимающе закивала и притихла. Стала совсем родной, жалась к нему, колыхала и убаюкивала, предлагала лечь и поспать, укрывшись мягким пушистым песком, хорошая ящерица Ирука. Умино протестовал, он не ящерица, это только игра, но пустыня всё равно кивала и называла его ящерицей, и пела колыбельную шёлковым песочным голосом, время струилось под ногами бесконечным прибоем, и Ирука понял, солнце это обман, это для дураков, для глупых шиноби Суны, настоящие часы - песочные, эти самые, которые пересыпаются с бархана на бархан. Это просто часы.
Об этом обязательно нужно сказать Сандайме. Химера преодолел ещё десяток барханов и в полном недоумении уставился на редкий лесок. Мерещится? Откуда в пустыне лес? Захлопал глазами, подошёл опасливо ближе и опознал молодые берёзовые насаждения. Прыгнул в них, зарылся с головой и промчался метров сто, царапая руки и ноги. С ноги слетел последний босоножек. Ирука подмял под себя молодой кустик и развалился, вдыхая его аромат. Закончилась.
Стянул халат обратно на плечи, продел руки в рукава, отряхнулся, заковылял. Песок ещё дышал ему в спину, но под ногами пробивалась слабая трава, постепенно становилась гуще. Зашелестел настоящий высокий лес, орешником и берёзой, елью, цепкими, выносливыми, как эта девочка-прототип. Ободранное обожжённое лицо горело, Химера сорвал большой лист лопуха и зарылся в него. Полегчало.
Брёл, спотыкаясь, ощущая ступнями сырую землю, живые зелёные стебли. Добрёл до речушки, развязал перевязь со свитком и шприцами, сунул под камень и свалился в мелкую воду. Настоящее солнце клонилось к вечеру, удлиняя прохладные тени. Чуть ящерицей не стал. Умино захохотал, звонко и по-девчачьи, совсем как вода. Вымок, напитался, выкарабкался. Вспомнил, что хотел пить. Добычу извлёк и аккуратно держал в вытянутой руке, проверил направление и побежал, перепрыгивая камешки, огибая кустарник. Через поле, ромашки и медовый клевер, мимо пятнистых рыжих коров, ленивых мохнатых собак, в новый перелесок, ещё гуще, ещё громче.
По верхнему ярусу двигаться стало совсем легко, правда силы были совсем наисходе, Ирука то и дело норовил свалиться вниз головой, звенящей и кружащейся, удариться обо что-то подходящее и забыться. В лесу вечереет быстро. Тени заполнили пространство между деревьями, Умино пришлось брести по земле, преодолевая последние километры до места взрыва. Огляделся. Никого. Добыл из зарослей свой рюкзак, сложил в него свиток Кадзекаге, неиспользованный транквилизатор.
@темы: Ирука, Генма, Какаши, размер: миди (от 20 до 70 машинописных страниц), жанр: романтика, Эбису, жанр: экшн
я написала именно то, что написала, не наглейте. Впечатления и мнения пообсуждаю с удовольствием 
. 